Европа. Борьба за господство

Рано утром 11 сентября 2001 года боевики «Аль-Каиды» захватили четыре американских пассажирских самолета и использовали их в качестве «живых ракет» против башен-близнецов Всемирного торгового центра и Пентагона. Все эти люди были выходцами с Ближнего Востока, в основном из Саудовской Аравии, а саму операцию задумал Усама бен Ладен, глава «Аль-Каиды», руководивший ее ходом из Афганистана. Это была атака не просто на символы политической, военной и экономической мощи США, но на весь западный мир. Президент Буш объявил о «глобальной войне с терроризмом». Премьер-министр Тони Блэр немедленно пообещал США полную поддержку со стороны Великобритании; немецкий канцлер Герхард Шредер заявил о «всемерной солидарности» с народом Соединенных Штатов; французская газета «Ле Монд» даже написала, что «все мы сейчас стали американцами». НАТО назвал атаку «Аль-Каиды» нападением на территорию альянса и потому в соответствии со статьей 5 своей хартии призвал государства-члены к коллективной обороне. В Берлине министр обороны заявил, что Германию нужно «защищать в Гиндукуше», и приказал отправить войска в Афганистан. «Этот вклад, – утверждал канцлер Шредер, – позволит объединенной и суверенной Германии должным образом отреагировать на рост ее обязательств».[1491] Геополитики Ближнего Востока, радикального исламизма, Афганистана и Европы наконец-то столкнулись на общем поле боя. Процесс радикализации, который начался с поражения мусульман под стенами Вены в 1683 году и который поощрял Вашингтон в 1980-х годах во имя защиты Центральной Европы от советского влияния, привел к логичному исходу.

В Европе теракты 11 сентября стимулировали ускорение дальнейшей политической и военной интеграции. «Глобальная война с терроризмом» отныне велась не только, как бывало в прошлом, за европейское единство – хотя, разумеется, наблюдалось некоторое противопоставление арабам и мусульманам как «другим».[1492] Оформилось широкое признание того факта, что угроза исламского терроризма извне и со стороны радикально настроенных мусульманских иммигрантских сообществ изнутри требует большей европейской сплоченности и большей координации. Некоторые даже надеялись, что эта опасность побудит национальные государства пожертвовать своим суверенитетом ради общей безопасности. Министр иностранных дел Германии Йошка Фишер упомянул о такой возможности в декабре 2001 года, когда он заявил, что «Европа стала собой благодаря кризисам и давлению, а не по воле бюрократов и не по убеждениям».[1493] Процитировав знаменитое высказывание Бисмарка о том, что единство Германии будет достигнуто не «речами и резолюциями, а железом и кровью», Фишер ясно обозначил свои намерения. Он утверждал, что «отдельного авторитета крупных европейских государств самого по себе уже недостаточно». В самом конце 2001 года государства – члены Европейского союза собрались в Лакене для подписания Европейского соглашения о [военных] возможностях и плане действий. На встрече также приняли максимально широкое определение Европы: в преамбуле говорилось, что «единственная граница, проводимая Европейским союзом, проходит в вопросах демократии и прав человека». В феврале 2002 года Брюссельская конференция по будущему Европы одобрила проект Европейской конституции.

Но «глубинные течения» под поверхностью внешнего согласия уже обнажили стратегические противоречия, грозящие разорвать Союз. Не было и намека на общность приоритетов: Испания, Франция и Италия стабильно ориентировались на Средиземноморье с его поясом неустойчивых североафриканских диктатур на юге, угрожавшим Европе «приливной волной» экономических и политических мигрантов; Магриб, кроме того, виделся источником большинства внутренних террористических угроз. Восточные европейцы, в отличие от Запада, сильнее всего опасались российского влияния и ждали, что ЕС и особенно Североатлантический альянс будут сдерживать Россию. В соответствии со своей новой стратегической концепцией НАТО обязался на Пражском саммите в ноябре 2002 года начать переговоры о присоединении с Болгарией, Эстонией, Латвией, Литвой, Румынией, Словакией и Словенией; эти страны вступили в альянс в конце марта 2004 года. Примерно тогда же президент Украины Леонид Кучма озвучил желание сделать Украину членом альянса. Париж и Берлин, с другой стороны, проявляли все больше скепсиса в отношении расширения на восток – для Берлина, в частности, уже не было необходимости в обеспечении безопасности Германии, а еще сильнее раздражать Москву было нецелесообразно.