Европа изобретает цыган. История увлечения и презрения

Часть I От позднего Средневековья до восемнадцатого века

1. Прибытие «паломников из Египта»

Фрагменты: хроники, историографии, памятники права

В начале была хроника. Ни одного собственноручного документа, никаких письменных свидетельств, ни единого лоскутка, ни одного осколка – ровным счетом ничего не осталось у нас из свидетельств о том, что в XV в. в Европу прибыла группа людей, которых вскоре стали называть «джипси» по-английски, «боэмьен» по-французски, «хейден» по-голландски, «татерн» по-шведски, «гитанос» по-испански, а в немецком впервые в 1427 г. у Андреаса Регенсбургского (после 1380 – после 1438) они были обозначены как «гене циганорум, народность цигойнер»[10]. И только хроники, которые с конца XIII в. велись во многих городах городскими писцами – иногда тщательно, а то и с пробелами, сообщают нам, что перед воротами появились неизвестные чужаки, «необыкновенно странные / и прежде в сих краях невиданные»[11]. Тот факт, что прежде их не видели или ничего о них не слышали, заставил хронистов строить предположения о происхождении и сущности упомянутых людей: вполне решаемая проблема, как выясняется, если заглянуть в знаменитую «Всемирную хронику» Хартманна Шеделя (1440–1514) 1493 г. издания[12], которая не чурается ссылок на разветвленную генеалогию народов и правителей и даже для таких редкостей, как собакоголовые, безголовые, великаноногие и шестирукие, находит сведения и подтверждения. Однако о некоем цыганском народе до самого его появления у ворот множества городов Европы – от Стокгольма до Барселоны – ничего не слышали даже самые умудренные историографы. Ведь все эти летописцы не были свидетелями. Они записывали то, что им сообщали. Для описания чужеродного им приходилось подыскивать понятные слова и образы, чтобы новость заинтересовала и выглядела убедительно.

Одно из самых ранних наглядных изображений «черных крещеных язычников, которые все вместе пришли к Берну», мы находим в так называемой «Шпицской хронике» Дибольда Шиллинга Старшего (около 1445–1486)[13]. Иллюстратор[14] сосредоточился на двух элементах. На заднем плане видны стены и башни безлюдного города, над воротами которого расположен герб с медведем, свидетельствующий о том, что это швейцарский Берн. На переднем плане почти треть пространства занимает тесно сбитая, явно ищущая защиты группа людей. Впереди, детально прописанные, видны мужчины, позади них – женщины и дети разных возрастов. Люди в первом ряду, вытягивая руки, ладони и пальцы, красноречиво указывают на город в ожидании помощи. От них к воротам змеится свободный путь. Но то, что пришельцы – именно цыгане, читатель узнает только из подписи под картинкой. Эта иллюстрация вряд ли отвечает представлениям, которые доносят до нас хроники. Что-то не заметно ни лошадей, ни вьючных животных, столь же напрасны наши надежды увидеть утварь или багаж. На людях нет той рваной, дырявой, латаной-перелатаной одежды, как в более поздних изображениях, они одеты в «сарацинское», то есть восточное платье с характерными головными уборами в виде тюрбанов. Типичные для прочих ранних изображений плоские шляпы в форме тарелок на головах у женщин здесь отсутствуют[15]. У всех на ногах обувь, в том числе у детей. Одежда и рубашки разных цветов, но без цветастого узора. Золотые заколки украшают тюрбаны и украшенные золотом рубашки мужчин, которые изображены с кривыми, богато инкрустированными мечами. Одна из фигур, судя по месту, позе, одежде и форме бороды, изображает предводителя. Она до мельчайших деталей повторяет изображения дворян в «Шпицской хронике». Признаков крещения, таких как кресты, на картине нет. Невзирая на подпись, эти «черные язычники» все без исключения имеют светлый цвет кожи и белокурые локоны.

Книжный иллюстратор из позднего Средневековья, как выяснилось значительно позднее, создавая свое изображение, не придерживается достоверной передачи того, что он сам видел. Иногда он ищет более тесную связь с тем, что прочитал в хронике. Как правило же, он ограничивается знакомым ему репертуаром иконографического предания: как при изображении городских стен, так и при передаче разделенного на сословия общества. Даже истории королей и пап сопровождаются изображениями, на которых хотя и представлены короли и папы с их регалиями, но нет портрета нужного индивидуума.