Европа изобретает цыган. История увлечения и презрения

Швейцарская иллюстрированная хроника показывает нам самое начало этого процесса: мы оказываемся в европейском обществе незапамятной старины, которое твердо верит в сотворенный Господом мировой порядок, несмотря на то, что порядок этот уже разъеден изнутри. Чужаки, подобные цыганам, должны быть вписаны в него, не нарушая самого порядка. Прежде всего было определено место, откуда пришли эти неприкаянные чужаки, которые вынуждены держаться на расстоянии от местных, скрывающихся за оборонительными стенами. В хрониках это делается с помощью отсылок к сведениям, которые не касаются чужаков напрямую, но могут быть к ним применены, придавая выдумке удобоваримый облик. Иллюстратор Шиллинговой хроники «видит» пришельцев как богатых обращенных сарацинов из расползающейся по Европе Османской империи или же из овеянной битвами Святой земли. Точка зрения не такая уж частая. Иллюстрация существенно сближается с «Швейцарской хроникой» Иоганнеса Штумпфа (1500–1566), относящейся к 1538 г. и к ее источникам. Соответствующий фрагмент гласит:

В том 1418 году пришли впервые цыгины / так прозываются язычники / в Гельвеции / близ Цюриха и других мест /…из коих было мужчин / женщин и детей примерно около 14 000 человек / но не одной толпой / а разбросанные там и сям. Они выдавали себя за тех / которые изгнаны были из Египта / и поэтому вынуждены были в нужде влачить существование 7 лет совершая покаяние. Они соблюдали христианские обычаи / носили много золота и серебра / но вместе с тем бедные платья. Их снабжали деньгами собратья из их отечества / они не испытывали недостатка в пище / платили за еду и питье / и через семь лет якобы должны были отправиться домой[18].

Прямое совпадение касается как состава, хотя и не преувеличенной численности группы, так и христианской принадлежности, богатства и восточного происхождения. Отнесение к уже известному станет впредь еще более отчетливым. Паломники и кающиеся, которые поодиночке или группами, либо бедные и просящие милостыню, либо вполне обеспеченные – кочевали из страны в страну в поисках вечного блаженства, – это средневековая повседневность. В этой связи становится приемлемой версия о египетском происхождении цыган, нашедшая свое отражение в английском их обозначении как gypsies, подобно числу семь, освященному в народном религиозном сознании благодаря библейскому повествованию о сотворении мира. «В нужде» (im eilend) означает в средневерхненемецком не только материальную бедность, но и то прискорбное состояние, когда люди оказались вне своей страны. Что, в свою очередь, объясняет их появление на чужбине и полные надежд взгляды, обращенные к городу Берну, предстающему ныне как средоточие любви к ближнему и как прибежище пилигримов, которые ищут защиты. Примечательно – и не только потому, что другие хроники исходят из противоположного – то предположение, что у «цыгинов» за Средиземным морем есть «родина», связь с которой не утрачена. Нет нужды повторять, что это заявление ни на что не опирается – ни в народных генеалогиях, ни в путевых дневниках того времени. И все же хроника рассказывает о некоем успокоительном обещании: о предстоящем возвращении на далекую родину после совершенного покаяния. Поэт-романтик Ахим фон Арним (1781–1831) расскажет эту историю в своей новелле «Изабелла Египетская. Первая любовь императора Карла Пятого» и расцветит обещание своими фантазиями.

Для образа цыган, который формируется у европейских народов, не имеет решающего значения тот факт, кем «выдуманы» эти увлекательные истории о покаяниях и паломничествах: самими цыганами или же летописцами и их информантами.

Решающим является тот факт, что они именно так, а не иначе восприняты, занесены в архив человеческих знаний и признаны достойными упоминания.