Европа изобретает цыган. История увлечения и презрения

Но кого же вообще могли ожидать наблюдатели того времени, глядя из башен на городских стенах? К кому из разнообразных подвижных групп людей, объединений и сообществ можно отнести слова: «чужие, доселе никогда не виданные странствующие толпы людей»[19], написанные любекским летописцем Германом Корнерусом (ок. 1365–1438) в одном из самых ранних источников про цыган? Пастухи да охотники, кочевавшие по земле, исчезли из ключевых регионов Европы уже давно, много столетий назад. Неожиданное появление людей, гонимых войной, завоеваниями или природными катастрофами, приходится причислить к редчайшим событиям. Вероятнее, по крайней мере, в сознании местных жителей, была со времен набегов монголов и татар, а также войн с туркамим угроза со стороны вражеских войск, их разведывательных отрядов и их авангарда. А вот купцов, торговцев и путешественников, наоборот, ждали как регулярных посетителей и желанных гостей, особенно если они приходили из дальних краев. Их приход сулил развлечение, интересные новости, возможность приобрести редкостные вещи. Нечто подобное относилось и к толпам паломников, которым предоставляли кров, пищу и защиту по уже укоренившимся правилам. По этой причине среди них было принято сопровождать свое появление охранными грамотами и рекомендательными письмами. Эта практика, очевидно, играла важную роль при встраивании данной категории людей в сообщество. В пору появления цыган граница между разнообразными группами паломников и все возрастающим слоем странников и нищих была зыбкой, так что и цыгане могли рассматриваться как потенциальные члены общества.

Летописцы и, чуть позже, историографы и ученые раннего периода Нового времени используют всю палитру классификационных возможностей, как вероятных, так и абсурдных. Порой они действуют, используя метонимический принцип и распространяяя некое частное наблюдение или признак на все в целом, или же сооружают из подручных средств настоящего оборотня. Так, «Швейцарская хроника» Штумпфа объединяет признаки изгоев и паломников в единую картину семилетнего покаяния с религиозной подоплекой.

Однако, когда цыгане еще в «Диариум Сексеннале» за 1424 г. Андеаса Регенсбургского идентифицируются как «тайные осведомители в стране»[20], а затем в имперских юридических документах за 1498 и 1500 гг. – как «разведчики / шпионы / дознаватели в христианской стране»[21], т. е. как шпионы вражеской турецкой армии, то картина, не подтверждаемая никакими доказательствами, оказывается совершенно другой: незнакомые кочевники, перемещение которых объясняется сбором информации. В обоих случаях мы мало узнаем о пришельцах и лишь кое-что о том, как с ними обошлись местные жители. Паломникам с Востока на небольшое время предоставляют кров и кормят из милости. Шпионов с Востока преследуют, наказывают и изгоняют безо всякого сострадания. Примерно с 1400 г. паломники получают уже достигнутый ими ранее статус признанных чужаков. Религиозные причины их действий прочно привязывают их к посещаемым ими сообществам и закладывают определенное доверие к ним. Однако из этого отнюдь не следует притязание на признание на длительный срок. Предполагаемого шпиона в случае возникновения подозрения ждет моральное презрение, перед ним запирают двери. Вместо доверия царит страх, что шпион причинит ущерб сообществу людей. Недоверие, бдительность, контроль и предусмотрительность помогают держать дистанцию по отношению к опасному чужаку.