Европа изобретает цыган. История увлечения и презрения

Я имею честь, как говорится, быть их королем, и, наверное, никто из коронованных правителей не может похвастаться столь верными подданными и столь преданной любовью этих подданных к правителю… Примерно тысячу или две тысячи лет назад, я с точностью до года сказать не могу, потому что ни читать, ни писать я не умею, тогда была большая, как Вы ее называете – короче, Волюция среди цыган. Ведь тогда были еще татерские князья [в подлиннике «der was de lord in gypsy in dose days»], и они между собой спорили, кому быть главным; но цыганский король их всех победил и сделал своими подданными, как и всех прочих… Ведь пусть мы никого не вешаем, но штрафы у нас очень большие. Они нацелены на то, чтобы татеры [в оригинале «de gypsy»] сами собой застыдились, и это самое страшное наказание[479].

Случай, представляющий собой пример такого правосудия, не замедлил представиться. «Молодая цыганка, примечательная больше своим умом, нежели красотой», заманивает спутника Джонса «под предлогом гадания»[480] в заднее помещение сарая. Там они

…в очень неловком положении найдены были супругом цыганки, который, по-видимому, из ревности глаз не спускал со своей жены и проследил каждый ее шаг вплоть до момента, когда застал ее в объятиях таланта[481].

Супруг хотел возмещения за бесчестие в виде денежной суммы. Весь фокус и был направлен на вымогание денег у молодого человека, когда он окажется в уязвимом положении, и им можно будет манипулировать. К удивлению Джонса, который уже смирился с необходимостью заплатить деньги, король, не сведущий ни в чтении, ни в письме, ни в правосудии, выносит совершенно другой приговор:

…тяжело мне видеть цыгана, у которого нет больше чести и который честь своей жены продает за деньги. Если ты свою жену любишь, ты бы этому воспрепятствовал и не намеревался сделать из своей жены шлюху, чтобы ты смог застигнуть ее врасплох. Вот мое повеление: денег ты не получишь, ибо ты достоин наказания, а не поощрения. Поэтому отныне ты – бесчестный татер [в оригинале «dat you be de infamous gypsy»] и будешь целый месяц носит на лбу два рога; а твою жену будут теперь величать шлюхой и указывать на нее пальцем; ибо ты бесчестный цыган, но и она не в меньшей степени позорная шлюха[482].

Приговор «цыганского короля» отметает представление об экономии справедливости, поскольку она провоцирует членов сообщества к продажности и алчности и разрушает их мораль. Из него следует, что речь идет не просто о пресечении проступков под угрозой штрафа, а о морали и ответственности перед обществом. Тем самым, текст приговора указывает на ту публичную среду, в которой индивидуумы попеременно друг друга контролируют и постоянно отмечают и оценивают. Это, по словам автора, приводит к тому, что «среди них не существует понятия ложной чести и они рассматривают стыд как самое страшное наказание»[483]. Социальный мир при этом не воссоздается с помощью уравнивания интересов сторон, как это происходит в договоре с частными лицами. Этот мир – общее дело. Поэтому и требуется, как у Томаса Гоббса (1588–1679), абсолютный монарх, который в конфликтном случае отменит всю существующую до того иерархию. Филдинг использует приведенный эпизод и его неожиданный конец для апологии абсолютизма, которую он ретроспективно увязывает с эпохой римской императорской власти от Нервы – к Адриану – до Антония, называя ее «золотым веком»[484].