Зная, как мы знаем сейчас, какие события последовали вскоре в истории церкви — куда более жестокая и масштабная революция XVI века, — мы не можем не задаться вопросом: что было бы, если бы Констанцский собор добился успеха в том, в чем потерпел неудачу? Если мысленно дать себе ответ на этот вопрос, кажется очевидным, что одним из результатов стало бы формирование правительства в церкви, подобного тому, которое складывалось тогда в Англии, ограниченной монархии с законодательным органом, постепенно приобретающим все более реальный контроль над делами. Почти столь же очевидным представляется, что при этом каждая национальная церковь приобрела бы большую степень местной независимости, а общее правительство церкви постепенно приняло бы характер великого федерального и конституционного государства. Если бы это было так, трудно понять, почему все результаты, достигнутые реформацией Лютера, не могли быть так же полно достигнуты без насильственного разрушения церкви, которое было необходимо и неизбежно в силу тогдашней ее организации. Вопрос, было бы это в целом лучше или нет, можно оставить без обсуждения.
Пусть это в какой-то мере и фантастическая история, но привела она к достаточно реальным последствиям. Теория папского владычества слишком сильно укоренилась в церкви, чтобы ее могла свергнуть конкурирующая теория, в которую даже ее сторонники верили только наполовину. Логика папского положения была чрезвычайно сильна при условии согласия с ее отправными идеями, и подавляющему большинству высших сановников церкви того времени, которые получили исключительно отвлеченное и теоретическое обучение, она казалась неуязвимой. Чтобы разрушить ее, требовалась куда более сплоченная атака при куда более способном руководстве. Единственный результат попытки изменить организацию церкви заключался в том, что позиция папского абсолютизма стала сильнее прежнего и всякой серьезной оппозиции против нее был навсегда положен конец. Следующий великий собор, Тридентский, — который настолько находился под контролем папы, что дал почву для насмешки, будто Святой Дух, которым он вдохновлялся, каждый день доставлялся из Рима по почте, — был законным преемником Констанцского собора; и догмат о папской непогрешимости, провозглашенный в 1870 году Ватиканским собором, был лишь официальной формулировкой принципа, установленного еще тогда, когда потерпело крах движение за реформы XV века.
Тот факт, что Констанцский собор действительно низложил пап и на короткое время обеспечил управление церковью, не представляет особых проблем для современного католического богослова, сохраняющего традиционную позицию. В его глазах Григорий XII был единственным из трех пап, имевших законный титул. Собор в Констанце был не настоящим Вселенским собором, а лишь синодом, пока Григорий не выпустил свою буллу о созыве, и его постановления, принятые до того момента, включая и декларацию о верховной власти собора, все до одного по закону недействительны. Созвав собор, а затем отрекшись от престола, Григорий избавил церковь от великого конфуза и впервые придал собору законность, чтобы он мог действовать с некоторыми надеждами на успех в деле воссоединения церкви. Приняв постановления Григория, собор официально признал его единственным законным папой, а тем самым и его предшественников во время раскола. Таким образом, теория прекрасно сохраняется. Каковы бы ни были права собора в вышеупомянутых пунктах, он получил их благодаря не тому, что был Вселенским собором, а лишь косвенно, благодаря признанию папы.
В деле нравственного реформирования церкви век соборов не достиг никакого реального результата. Большинство прежних злоупотреблений, на которые жаловались люди, никуда не делись. Алчность и безнравственность и дальше беззастенчиво царили при папском дворе, и еще до конца века папству суждено было достичь такой глубины морального разложения, до которой оно опускалось только в X веке. Значительная часть духовенства по всей Европе подражала итальянскому и, закрывая глаза на постоянные предостережения, своими руками укрепляла движение протеста.