Европейская мечта. Переизобретение нации

Тем временем эту версию тимотического комплекса подхватил ученик Слотердайка Марк Йонген, идеолог АдГ, который явно пошел дальше своего учителя. Он говорит о «кастрации нашего народа», о «тимотической недостаточности», которую можно исправить новой национализацией[469]. Все это не так уж ново. Наставник Фукуямы Харви Мэнсфилд уже сетовал на то, что в «гендерно-нейтральном обществе» либеральной демократии тимотическая энергия остается без работы («unemployed»)[470]. У Йонгена это звучит так: «Наше потребительское общество эротоцентрично. Но вместе с тем мы перестали заботиться о тимотических добродетелях, которые некогда слыли мужскими»[471]. Слотердайк и Йонген видят в немецком обществе «квазиматриархат», призывая возродить и укрепить мужские, воинские добродетели.

Гнев из-за ущемленной национальной чести бередит чувства и других этнонационалистов из АдГ. Например, для Бьёрна Хёкке памятник уничтоженным евреям Европы – это оскорбление чести немецкой нации, поэтому он именует его «памятником позора», который немцы установили в самом сердце собственной столицы. Заметим, что позором объявляется не чудовищное преступление против человечности, а мемориал и немецкая мемориальная культура. Здесь в очередной раз непримиримо схлестнулись честь и достоинство: пока одни отрицают Холокост или тривиализируют его, называя «пятнышком» в истории Германии и пытаясь спасти честь нации, другие видят путь к восстановлению достоинства своей нации в другом – в признании преступлений против человечности и памяти о них. Благодаря Слотердайку и Йонгену тимотический комплекс переместился из политической теории и академического дискурса в общественную и публичную сферу. Тимос, архаический набор ценностей древнегреческой культуры, пришел в немецкое общество как жупел националистических и неонацистских движений.

В своем эссе Хиндрихс подозревает, что интерпретация Слотердайком «Илиады» имеет отношение не столько к Гомеру, сколько к обеим мировым войнам. «Фронтовой опыт заставил померкнуть сферу рационального и личных потребностей и стимулировал переброску войны в политическую и общественную жизнь»[472]. В таких обстоятельствах энтузиазм по поводу возрождения тимотических аффектов недопустим. Но, похоже, до некоторых представителей «Поколения 68» это еще не дошло. Петер Хандке испытал тимотический порыв в Сербии, мистерию, которая долго будоражила общественность в год присуждения ему Нобелевской премии[473]. АдГ со своими представлениями о тимосе обращается к фигурам меньшего калибра – к так называемым Wutbürger («недовольным гражданам»), используя их ненависть, оппозиционность и брань против собственного государства. В праворадикальных группировках заметен сдвиг к воинственному – ключевое слово – национализму НСП и «рейхсбюргеров»[474].

Thymos и mythos – эти слова состоят из одних и тех же букв, они почти сливаются друг с другом. Нельзя упускать из виду то, что тимотический комплекс с его аффектами гордости, чести и ресентимента, актуализируемый политологами и философами с разными целями, играет главную роль в конструировании национальных мифов. В следующем разделе мы воспользуемся намеками Гуннара Хиндрихса и более подробно рассмотрим связь между тимотическим комплексом и двумя мировыми войнами. Это позволит нам увидеть, как он формировал политические мифы ХХ века и способствовал их рецепции.

Миф о военном опыте (Джордж Моссе)

Не прибегая к понятию тимоса, историк Джордж Моссе (1918–1999) написал замечательную книгу о взаимосвязи тимоса, национализма и национал-социализма. В 1933 году ему, четырнадцатилетнему подростку, пришлось покинуть нацистскую Германию. Он сменил несколько стран, прежде чем осел в США, где преподавал в Висконсинском университете в Мэдисоне. Моссе – выдающийся историк, изучавший проблемы нации и мемориальной культуры. Его книга «Павшие солдаты. Изменяя память о мировых войнах» (1990) содержит слово «память» уже в названии, хотя в исторической науке оно тогда еще не укоренилось[475]. Его еврейское происхождение и гомосексуальность способствовали новаторскому подходу к истории культуры, он был первым, кто с большой чуткостью писал о репрессивных нормах и практиках, применяемых к расам, классам, полу и телу; его интересовали также национальные ритуалы и символы. Но вместо того чтобы написать очередную книгу о Первой мировой войне, Моссе попытался ответить на вопрос, почему война не кончается, а продолжается в форме коллективной памяти послевоенного времени. Хотя перемирие 11 ноября 1918 года стало долгожданным поворотом, война, по мнению Моссе, на этом далеко не закончилась.