Европейская мечта. Переизобретение нации

Так продолжалось до августа 2017 года, когда в Брюссель приехали представители Вышеградской четверки, пожелавшие ознакомиться с новым музеем. Увиденное не впечатлило делегацию. Не найдя упоминаний о своих нациях, политики раскритиковали экспозицию в самых резких выражениях. То, что для них было наиболее важным и священным, а именно собственные нации, отсутствовало. Считая себя не представленными в экспозиции, вышеградцы осудили музей как фальсификацию и уничтожение истории. Польский премьер-министр Матеуш Моравецкий подготовил особое заявление. Поскольку позиция наций полностью проигнорирована, он обвинил музей в прокоммунистических взглядах. Он увидел в ЕС новую версию Советского Союза, а поляков – вновь в роли жертвы перед лицом идеологического врага. Он расценил выставку как апологию homo sovieticus – «человека без национальности в однородной массе нивелированных наций». Эти выпады скорее говорят о предубеждениях и паранойе, нежели о подлинном Доме европейской истории в Брюсселе. Для вышеградских посетителей музей стал чем-то вроде экрана, на который они проецируют коллективные обсессии. Это пример того, как повторяется непроработанная история. Поляки увидели в Брюсселе новую Москву[293].

В наших размышлениях об истории, естественно, всегда присутствуют исторический опыт и эмоции. Если в Польше защита нации имеет приоритетное значение, то в Германии многие интеллектуалы вычеркнули понятие «нация» из своего лексикона по причинам, за которыми тоже стоит историческая память. В период нацизма Германия получила передозировку национализма, оказавшись во власти преступного нацистского режима, что имело роковые последствия для других наций и европейских евреев. Однако Польша извлекла из этого исторического опыта другой урок: после вторжения агрессора и оккупации она полностью исчезла с политической карты. Едва возродившись после Первой мировой войны, польское государство пережило длительный период преследований и оккупации во Второй мировой войне. Неудивительно, что понятие нации играет в Польше совсем иную роль, нежели в Германии. Если для Германии ЕС стал желаемой возможностью войти в сообщество европейских стран и решить проблему нации по принципу: «Я – не немец, я – европеец», то для других стран, например Польши, ЕС представлялся гарантом их национального государства. Этот гарант, в свою очередь, превратился во врага, потому что либеральные ценности и миграционная политика поставили под вопрос суверенитет нации.

Скептическое отношение к нации в Германии имеет негативные последствия. Одно из них – легкость, с которой правые партии занимают пустующее пространство. Они присваивают себе понятие нации, наполняя его собственными ценностями, образами, эмоциями и обещаниями. Другое негативное последствие скептического отношения к нации в том, что страна без ясного представления о себе и без определенного уровня солидарности испытывает большие трудности с натурализацией мигрантов. Последние, оставив все позади, ожидают на новом месте не только защиты и возможности работать, но и обретения новой родины, к которой они отныне принадлежат и с которой призваны делиться своим опытом и способностями, а тем самым и помогать нации формироваться и меняться. Но если нация остается для них пустым звуком, то идентификация с ней осложняется, ибо прежняя родина с ее зовом и славой сохраняет свою роль нормативной инстанции, а значит, новые узы лояльности могут и не проявиться. Сегодня перед нами встает вопрос: может ли либеральная демократия и плюралистическое общество предложить положительные ценности, которые способствуют индивидуальной и коллективной идентичности? И какую роль в этом может сыграть память?

Эти вопросы заслуживают серьезного внимания и изучения, ибо в Европе шумную кампанию против мигрантов ведут правые партии, набирающие очки на выборах своими простыми решениями о закрытии границ и безответственными заявлениями их лидеров. Этот новый национализм забывает как раз те уроки, которые ЕС извлек из своей истории и которые помогли ему укротить и демократизировать нации за последние семьдесят лет. Но если нация – важный ресурс для интеграции, а интеграция осознается как совместный проект старых и новых граждан государства, то как мы можем переосмыслить нацию, чтобы она справилась с этой важнейшей задачей?