Европейская мечта. Переизобретение нации

Новым словом об идентичности мы обязаны Полю Рикёру (1913–2005). Основательно проработав долгую философскую дискуссию об идентичности, он вывел простую, но убедительную формулу. Для Рикёра понятие идентичности характеризуется внутренним напряжением, что можно представить в виде эллипса с двумя центрами. Эти центры суть:

• идентичность как телесная (субстанциональная) тождественность (лат. idem);

• идентичность как психологическая (ментальная) самость (лат. ipse)[299].

При попытке соединить оба эти центра субстанциональной и личной идентичности мы выходим на временной уровень, где идентичность узнается и переживается как «постоянство изменения». Здесь также наличествуют два различных представления об идентичности. С одной стороны, Рикёр говорит об идентичности применительно к тому, что длится во времени. Примером этого служат: усвоенный тип поведения (габитус), устойчивые черты характера, а также обязательства, принимаемые на себя при заключении договоров или даче обещания. С другой стороны, идентичность возникает в результате индивидуально и коллективно конструируемой идентификации. В этом случае обязательные ориентиры для индивидуумов и групп порождаются их готовностью идентифицировать себя по определенным общим ценностям, нормам, идеалам, моделям или героям, в которых они себя узнают. Таким образом, идентификация – это важная предпосылка для идентичности, которая поддерживает усвоение и интериоризацию ценностей, закрепляя чувство сопричастности и отношения лояльности.

Не все приняли это расширение понятия идентичности от телесного тождества до психологической самости человека, живущего во времени. Я уже упоминала Юма, который ввел понятие «иллюзии идентичности» и отверг как фикцию все, что связано с воображением и верованиями[300]. Статус этих конструктивных наработок (Konsturuktionsleistungen), как я их называю, до сих пор оспаривается. В качестве примера хочу сослаться на вышеупомянутых авторитетных участников дискурса о нации. Если Бенедикт Андерсон считает такие коллективные образования, как нация (не ставя их под сомнение), «воображаемыми сообществами», которые учреждаются на общих ценностях, практиках, символах и нарративах, то Эрик Хобсбаум и Теренс Рейнджер критикуют подобные формы конвенций как «изобретенные традиции». Очевидно, что значение культурных конструкций в создании личных и коллективных идентичностей еще отнюдь не общепризнано. Насколько важно критически осмысливать то, как устроены эти конструкции, настолько же наивным представляется мне огульно подозревать эти конструкции и разоблачать их как «фикции». Ибо не существует личной или коллективной идентичности без культурной конструкции. Для более подробных объяснений мне придется вкратце рассказать о мировоззренческих переменах, произошедших в 1990-е годы, которые привели от теории модернизации к теории культуры.

От теории модернизации к теории культуры

История понятий – самостоятельная область исторических исследований. После Второй мировой войны ее начали активно разрабатывать, поскольку в гуманитарных науках первое, что необходимо было сделать, это критически осмыслить сам инструмент исследования, а именно язык, поставив его на новую основу после многих лет искажений и злоупотреблений со стороны нацистов. Особый вклад в историю понятий как инновационный и влиятельный послевоенный проект внес Райнхарт Козеллек. В изданном им совместно с Отто Бруннером и Вернером Конце «Словаре основных исторических понятий» на более чем 9000 страницах анализируются 122 понятия.

Размышляя над историей понятия «идентичность», я обратила внимание на то, что недостаточно учитывалось при изучении истории понятий. Как правило, понятия исследуются изолированно друг от друга; в результате каждый раз мы имеем дело с отдельной историей понятия как своеобразной реконструкцией его исторической биографии. Однако этому противоречит практический опыт, свидетельствующий о том, что понятия существуют в тесной взаимосвязи, опираются друг на друга, исторически выстраивают и меняют свои значения под взаимным влиянием. Поэтому следует вывести понятие «идентичность» из изоляции и рассматривать его как часть триединого понятийного кластера идентичность, память и культура. Тогда мы увидим, что в 1990-е годы все три понятия одновременно изменили свое значение. Причем речь идет не о незначительных сдвигах, а о структурной семантической трансформации. Сообща, синхронно и под взаимным влиянием эти понятия кардинально изменили свое значение. Издателям «Словаря основных исторических понятий» эта триада была еще неизвестна. В нем нет статьи ни о понятии «идентичность», ни о понятии «память». Слово «культура» хотя и появляется, но лишь в своем старом значении как высокая или национальная культура в дополнение к «цивилизации»[301].