Европейская мечта. Переизобретение нации

Однако в своей книге Нитхаммер не только критичен, раздражителен и категоричен, но и одновременно незаурядный историк, очень точно документирующий происходящие на его глазах глубокие перемены в интеллектуальной сфере. Наиболее ценные высказывания обнаруживаются не в основном тексте, где он борется с понятием идентичности, а в примечаниях, где подводит итоги своих обширных разысканий и фиксирует факты. В начавшуюся эпоху онлайновых исследований Нитхаммера осенила замечательная идея распечатать из каталога Нью-Йоркской публичной библиотеки книжный список из пятисот названий с упоминанием слова Identity. Просматривая этот список, он установил две вещи: 1) большинство книг посвящены «разным версиям индивидуальной и коллективной идентичности» (а не личной или психологической, как он предполагал); 2) «едва ли не две трети книг посвящены всевозможным аспектам еврейской идентичности ‹…› или написаны авторами еврейского происхождения»[306]. Этот вывод через несколько страниц дополняется обзором немецкоязычных публикаций. Если в 1970-е годы было издано почти 200 книг об идентичности, то в 1990-е их количество увеличилось до 1700. Нитхаммер не может удержаться от замечания: «Удвоение числа новых изданий об идентичности за одно десятилетие указывает на уникальное место, занимаемое этой темой». Эту, на мой взгляд, важнейшую фразу книги он спрятал на двадцать первой странице, в длинной сноске.

Есть вопрос, которым Нитхаммер не задается в своей книге: чем объяснить столь поразительный спрос на понятие «идентичность»? В чем причина неожиданно возросшего употребления этого слова? В качестве предварительного ответа я могу добавить лишь немногое к своим предыдущим тезисам об истории этого понятия. Понятие идентичности, включенное в историю и культуру, стало междисциплинарным и интернациональным ключевым понятием. Его высокая востребованность оказалась устойчивой. В университетской среде научная интерпретация теории модернизации с ее акцентом на автономном индивидууме и таких ценностях, как инновации, прогресс и неизбежно растущее «овеществление» (Versachlichung) жизни, утратила силу убеждения. Ее место в 1990-е годы заняла культурология с новыми вопросами, понятиями и задачами. Вне университетов высокая востребованность понятия «идентичность» обусловлена крахом политических идеологий в конце холодной войны и поиском новых форм коллективной принадлежности в эпоху глобализации. Очевидно, что, если есть люди, предпочитающие не разрушать, а крепить религиозные, социальные, национальные, этнические и культурные традиции и связи, то мы еще не пришли к космополитическому мировому сообществу, которое обещано нам сторонниками теории модернизации. Поэтому высокая востребованность понятия идентичности кажется «невероятной» лишь теоретикам модернизации, не ожидавшим такого поворота. Разумеется, усиление политики идентичности ставит перед нами сложные задачи. Ясно одно: табуизируя предмет, игнорируя очевидность или «деконструируя» понятие, мы не решим связанные с ним проблемы. Нитхаммер представил яркое идеолого-критическое истолкование понятия «идентичность». Но другим он оставил следующие важные вопросы: зачем понадобилось понятие «идентичность»? Как оно используется и какие возможности и опасности несет в себе?

Коллективная идентичность как компенсация. немецкий исторический музей в Берлине