Европейская поэзия XVII века

Пою сражения и грозного прелата,
Что, духом рвения высокого объятый,
Стезею праведной ведя свой славный храм,
Налой на клиросе велел поставить там.
Вотще его оттоль псаломщик дерзновенный
Пытался удалить; прелатом неизменно
На место прежнее он водворяем был.
В конце концов налой скамью врага накрыл.
О муза, расскажи, как злое мести пламя
Между священными вдруг вспыхнуло мужами,
Сколь продолжительный их разделял разлад.
Ах, и у набожных в душе вскипает яд!
А ты, великий муж, чья мудрость поборола
На благо церкви зло растущего раскола,
Мой труд благослови и выслушай рассказ
О славных подвигах, от смеха удержась…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
…В укромной глубине безмолвного алькова
Кровать с периною из пуха дорогого
Роскошно высилась, завесой четверной
Закрытая, чтоб свет не проникал дневной.
Там, в сладостной тиши прохладной полутени,
Несокрушима власть вовек блаженной Лени.
И там-то, завтраком заправившись, прелат
Ждет в легком полусне обеденных услад.
Лицо его блестит, как некий самородок,
Двойной спускается на шею подбородок,
И тела мягкий груз, в подушки погружен,
Их нудит издавать порой тяжелый стон.
Накрытый видит стол вошедшая богиня
И восхищается церковной благостыней.
К прелату, спящему в тиши, она спешит
И, к изголовию склонившись, говорит:
«Ты спишь, прелат? Меж тем псаломщик дерзновенный
Там вздумал за тебя служить неприкровенно —
Молитвы возносить, процессы возглавлять,
Благословения потоком изливать.
Ты спишь? Иль ждешь, когда, от ужаса бледнея,
Увидишь и стихарь и митру на злодее?
Ах, ежели тебе всего милей покой,
То на епископский свой сан махни рукой».
Она умолкла: уст ее мирских дыханье
В прелате вызвало сутяжное алканье.
Он, весь дрожа, встает, но, несмотря на дрожь,
Богиню вещую благословляет все ж.
Как бык, ужаленный осою разъяренной
И роком за укус на гибель обреченный,
Страданием томим, от боли сам не свой,
Протяжный издает на всю округу вой, —
Так пламенный прелат, дрожа от сновиденья,
Прислугу верную ругает в исступленье
И, разжигая всласть свой справедливый гнев,
Решает в храм пойти, обеда не поев.
Напрасно Жилотен, сей капеллан примерный,
Его уговорить пытается усердно,
Что, в полдень из дому уйдя, огромный вред
Себе он нанесет: остынет весь обед.
«Какого, — молвит он, — безумия слепого
Вы стали жертвою? На кухне все готово.
Нельзя же забывать про свой высокий сан!
Он разве для того, чтобы работать, дан?
И к месту ли теперь святое ваше рвенье?
Довольно без того часов поста и бденья.
Придите же в себя и знайте, что обед
Не стоит ничего, когда он подогрет».
Так молвит Жилотен и, рассудив не глупо,
Тотчас велит подать на стол тарелку супа.
С священным трепетом прелат на суп глядит,
Как будто онемев: весь мир им позабыт.