Европейская поэзия XVII века

Кто избегнет грозной божьей кары?
В месяц вресень, в третий день, татары
Коршуньем, кровавыми орлами,
Что кружат, чуть шевеля крылами,
В три часа, когда я распростился
С паствой и спокойно в путь пустился
К Бранчи со стенами крепостными,
Чтобы снова встретиться с родными,
С прихожанами, со всей прислугой,
С детками и милою супругой,
Коих я с напутствием любовным
Отослал, оставшись по церковным
Нуждам — чтобы для благословенья
Деток приводило населенье, —
Возле Сеницы, южней немного,
Где идет на Куново дорога,
На меня внезапно налетели
Хищной стаей, лаяли, свистели,
Что-то не по-нашему базлая,
Громким кликом страху нагоняя,
С луками тугими и плетями,
Со сверкающими палашами.
Палашом таким меня по шее
Бил татарин, силы не жалея.
Выпрягли коня, себе забрали,
А меня с двумя людьми связали —
С челядью вельможного Майтени,
Те от страха пали на колени,
Парень и посыльная — девица.
Нечему тут было и дивиться.
Я от страха обмер сам, не скрою,
Да еще все думал я с тоскою,
Что с женой, с детьми не попрощался
И что с ними навсегда расстался,
Что мне чаша горькая досталась
В рабстве, а не дома встретить старость.
Тронулись вперед, и в ту же пору
Столь печальный вид явился взору,
Что от горя стал мутиться разум:
Множество татар сошлось там разом,
Сеницких гоня, и все известных —
Женщин, и мужчин, и панн прелестных.
Надо мной рыдали прихожане,
Я — над ними. Что за наказанье
Бог на нас наслал в тот день ужасный!
И не мог несчастному несчастный,
Сознавая ужас положенья,
Молвить хоть словечко утешенья —
Зорко надзирали те над нами,
Били кулаками и кнутами.
Вот пошли поля, болота, кочки,
Узкие речушки, ручеечки,
И свалился конь со мной в трясину —
Больно нагрузили уж скотину!
Кабы не татарин, мне оттуда
Помогло бы вылезть только чудо.
И не чудо ль, что меня бучило
С грузом и конем не поглотило!
Вечером они остановились,
Развели костры и повалились.
Тут кривой татарин облаченье
Снял с меня в единое мгновенье,
Кинул мне какую-то сермягу,
Вырядил, как нищего бродягу.
Страх терзал, дождем всю ночь кропило,
Словом, не до сна той ночью было.
А кривой добрался до посыльной,
Грех творил над жертвою бессильной,
Плач, мольбы — ничто не помогало.
И такого делалось немало,
Видно, люди те зверей лютее —
Многих умертвили так злодеи.
Утром встали, сборы были скоры,
Впереди — дорога через горы.
Начали душить младенцев милых,
И швырять о землю что есть силы.
Если невредимое строенье
Видели в каком-нибудь селенье,
То огонь немедля разводили
И, спалив постройку, уходили.
В тот же день, по кочкам и болотам
Пробираясь, обливаясь потом,
Турок на пути мы повстречали.
«Поп, конец попу!» — они кричали
И, махая саблями, хотели
Зарубить меня и в самом деле.
К счастью, мой спаситель им сурово
Что-то крикнул, спасши жизнь мне снова.
Мы прошли их табор басурманский,
А потом валашский,[547]

христианский,И на кочках над бурливым Вагом
Нам пришлось заночевать, беднягам,
Голодом и жаждой тяжко мучась.
Есть ли что страшней, чем пленных участь?
Конским путом ноги нам скрутили,
Разлеглись на нас, как на настиле,
И всю ночь колодами лежали,
Даже шевельнуться не давали.
Тем же, что взывали к состраданью,
Отвечали кулаком и бранью.
В середине ночи этой длинной
Стали пленных потчевать кониной,
Без кусочка хлеба, несоленой,
На костре дымящем испеченной.
Ясно, что такое угощенье
Вызвало во мне лишь отвращенье,
Грязь и та подобной пищи чище,
Предпочел я утра ждать без пищи,
Лишь воды попив из мутной лужи.
Что ж, Спасителю пришлось и хуже,
Ради нас великой муке крестной
Подвергался наш отец небесный.