Европейские мины и контрмины

— И моя молодость была полна мечтаний, — продолжал Грабенов, — но последние не стремились вдаль, подобно твоим, не летели к светлому югу, к миртовым и померанцевым рощам. Нет, мои грёзы населяли печальные леса и безмолвные дюны могучими образами древних северных богов, героями тех саг, которые не звучат сладко, как мечты твоего отечества, но наполняют душу звоном оружия! И потом я мысленно шёл по следам, которые всюду оставлены в стране тем величественно-могучим, важным орденом, который пришёл из Палестины через Венецию к Янтарным берегам, где создал цветущее удивительное государство. И во мне, ещё мальчике, рождалось страстное желание носить железную броню и белую мантию, которая когда-то равнялась по своей важности княжеской багрянице!

Он помолчал немного, затем продолжил:

— Вот такие грёзы наполняли мою юность, и когда я потом вступил в свет, где, вправду сказать, ничего не видел, кроме университета и прошлогоднего похода, когда был легко ранен, я нашёл много прекрасного, да только не встретил идеалов своих грёз, величественных образов северных саг, духа священного рыцарства. Только здесь, — сказал юноша, нежно проводя рукою по блестящим волосам девушки, — здесь, у тебя, воскресают грёзы моей юности, у тебя, моя Фрейя, богиня моей любви!

Она молча слушала его, жадно впиваясь глазами в его лицо, светившееся внутренним волнением, в его глаза, горевшие ярким пламенем.

— Знаешь ли, — сказал он задумчиво, — когда я сижу около тебя и смотрю на нежный, глубокий пламень твоих глаз, а потом вспомню о своей родине, тогда мне приходят на память стихи поэта, моего соотечественника. И как бы невольно подчиняясь течению своих мыслей, он задушевным голосом прочитал будто про себя:

На севере диком стоит одиноко
На голой вершине сосна,
И дремлет качаясь, и снегом сыпучим
Одета, как ризой, она.

И снится ей всё, что в пустыне далёкой,

В том крае, где солнца восход,
Одна и грустна на утёсе горючем
Прекрасная пальма растёт.

— Твой язык звучен, — сказала она, — объясни мне, что значат эти стихи?

Он перевёл стихотворение на французский язык, Джулия с глубоким вниманием слушала его.

— Но я нашёл свою пальму, — сказал он и, быстро встав и подняв девушку, продолжал громко: — И никогда больше не оставлю её… Я увезу её с собою на мою прекрасную, тихую родину на севере, и огонь моего сердца заменит ей лучи южного солнца.

Сильное воодушевление оживляло его черты, глубокое чувство светилось в его очах.

Почти в испуге отскочила от него молодая девушка.

— Ради бога, — сказала она дрожа. — Не говори таких слов… не вызывай в моей душе картин, которые никогда, никогда, никогда не осуществятся!

— Почему же нет? — спросил Грабенов. — Разве ты не поедешь со мной?

— Поехать с тобой? — переспросила Джулия, и в её взгляде блеснула радость. — О боже мой! Но… — продолжала она, потупив глаза, — подумай о своих родителях, о своей матери. — Как примет она девушку без имени, которая, — голос её упал, руки сцепились, — не может тебе дать и того, что приносит своему супругу самая беднейшая и самая жалкая? Никогда, никогда, — повторила она печально и мрачно, — никогда не перенести мне этого! Иди своим путём, и пусть я буду для тебя приятным воспоминанием… У меня также останется своё воспоминание, радостный луч в предстоящем одиночестве!

Молодой человек задумался.

— Я не страшусь борьбы со светскими предрассудками за тебя и за мою любовь! Но, — продолжал он весело, — у нас ещё хватит времени подумать об этом — я пробуду здесь всё лето, ты не всегда будешь так печальна, позволишь мне начать борьбу за тебя и за моё счастье. И обещаю тебе, — сказал он громко, торжественно, — я не покину тебя и не успокоюсь до тех пор, пока не исцелю всех ран, нанесённых тебе судьбой!

Джулия покачала головой.

— Мне хотелось бы услышать твой чудесный голос, — попросил он. — Оставим до поры будущее и насладимся настоящим. Дай помечтать при звуках твоей песни, которые вызывают в моей душе картины детства.

И, нежно взяв девушку за руку, он подвёл её к пианино, стоявшему у окна. На маленьком столике лежали ноты.

Она стала перебирать их.

— Я спою тебе песенку, — сказала Джулия, — которая удивительно идёт к моему положению. Песню, которую немецкий композитор влагает в уста певцу моего отечества; я выбрала её из партитуры и аранжировала для своего голоса; она составляет, так сказать, связь между твоим и моим отечеством, потому что её написал немец во славу Италии.

Она положила рукописные ноты на пюпитр и, пока молодой человек садился в кресло, с любовью следя за её движениями, запела нежным, звонким и удивительно сильным голосом арию Страделлы из оперы Флотова[10]:

Italia, Du mein Vaterland,
Wie schön bist Du zu schauen![11]

Глава третья