Европейские мины и контрмины

— А! — вскричал он. — Это оживляет тело!

— А propos[7], граф Риверо, — сказал герцог, — что это за вновь появившаяся звезда из вашего отечества, которая несколько времени является по вечерам около озёр и ослепляет всех своей красотой и изысканностью экипажей? — Мне говорили, что это маркиза Палланцони… Знаете вы что-нибудь об этой лучезарной королеве красоты?

— Я немного знаком с нею, — отвечал граф спокойным, равнодушным тоном, — потому что имел сношения с её семейством, которое принадлежит к числу самых древних итальянских фамилий. Мужа её я не встречал; он, кажется, стар и хвор, и молодая красавица хочет развлечься в Париже от своих забот о больном супруге. Я несколько раз был в её салоне и обнаружил в хозяйке ум и грацию.

— Отлично! — вскричал герцог. — Следовательно, вы можете представить меня этому удивительному феномену, который очаровывает все сердца?

— С большим удовольствием, — отвечал граф. — Маркиза принимает каждый вечер, если бывает дома.

Между тем фон Грабенову и графу Риверо подали в маленьких севрских чашках ароматный кофе.

— Я раб дурной немецкой привычки курить, — сказал фон Грабенов, вставая. — И потому удалюсь на время в курительную.

— Поедемте, господа, со мною стрелять! — сказал герцог Гамильтон. — Вас нигде не видно, Грабенову. — Это немецкое имя он выговорил по-английски. — Вы заделались отшельником.

— Позвольте посоветоваться с сигарой, — отвечал молодой человек. — Могу ли я соперничать с таким отличным стрелком, как вы? — И, вежливо поклонившись барону Ватри, немец пошёл к двери.

— Вы также курите, граф? — спросил он графа Риверо, который встал и пошёл за ним.

— Хочу просмотреть в библиотеке кое-какие журналы, — отвечал граф.

Оба вышли из столовой.

— Признаться откровенно, — сказал фон Грабенов, когда затворилась дверь, — я использовал свою страсть к курению как предлог уйти — у меня нет желания быть в обществе, от которого не так-то легко отделаться.

Лакей подал графу письмо на серебряном подносе.

— Камердинер графа сейчас только принёс его.

Граф бросил быстрый взгляд на конверт: на нём синими чернилами было начертано: Maison de S. M. I'Impératrice, Service du premier Chambellan[8].

— Есть у вас, Грабенов, несколько свободных минут? — спросил он.

— О да, есть! — отвечал тот.

— Я отослал свой экипаж: не довезёте ли вы меня до моего жилища на Шоссе д'Антен? Это в нескольких шагах отсюда.

— Я в вашем полном распоряжении, граф.

Они сошли с лестницы, по знаку швейцара подъехало красивое купе Грабенова; оба сели в экипаж.

Через несколько минут граф Риверо простился с молодым человеком у своего дома на Шоссе д'Антен.

Грабенов сказал кучеру номер дома на улице Нотр-Дам-де-Лоретт, и лёгкий экипаж, промчавшись рысью по бульварам, остановился перед большим домом на упомянутой выше улице. Молодой человек вышел из купе, приказал кучеру ждать и стал подниматься по довольно узкой, но чистой лестнице.

Передняя первого этажа оканчивалась большой стеной с матовыми непрозрачными стёклами; тут имелись две двери, и у каждой из них по стеклянной ручке к звонку.

Под одной из этих ручек находилась фарфоровая дощечка с простой чёрной надписью: «Mr. Romano». У другого звонка не было никакой дощечки.

Молодой человек позвонил у второй двери.

Старая служанка, горничная и экономка в одном лице, отворила дверь. Фон Грабенов вошёл в маленькую переднюю.

— Мадемуазель Джулия дома? — спросил он и, не дожидаясь ответа дружески кланявшейся старухи, быстро подошёл к двери, располагавшейся слева от входа, отворил её и вступил в светлый, небольшой салон, убранный со всем восхитительным комфортом, какой умеют придать французы интерьеру своего жилища.

В глубоком кресле, обитом светло-голубой шёлковой материей и окружённом, почти скрытом, группой большелистных растений, роз и гелиотропов, сидела молодая девушка в простом домашнем наряде серого цвета.

Её классически прекрасные черты, дышавшие первою молодостью, отличались обольстительной смуглостью итальянки; блестящая, чёрная как смоль коса была уложена вокруг головы, без всякого следа тех чудовищных причёсок, которые стали распространяться в то время. Большие миндалевидные глаза задумчиво смотрели вверх; красивые руки покоились на книге, лежавшей на коленях, — погрузившись в собственные мысли, девушка забыла о чтении.

Грустны и печальны, вероятно, были эти мысли, потому что свежие розовые губы передёргивались, на длинных ресницах застыла слеза.

При входе молодого человека в её взгляде блеснул луч; она повернулась к двери, и радостная улыбка мелькнула на устах, но не сумела, однако, разгладить скорбную морщинку, залёгшую вокруг рта.

Фон Грабенов подбежал к молодой девушке.

— Я не могу долго пробыть без моей Джулии! — воскликнул он, с восхищением глядя на девушку, которую поцеловал в лоб. — Я бросил приятелей, чтобы поспешить сюда.

Он придвинул стул, сел и с любовью стал смотреть ей в глаза, прижимая её руку к своему сердцу.

Задумчивым взглядом следила она за всеми его движениями и тихо проговорила: