— А, графиня, доброе утро! — сказал Георг V, взяв руку графини и с рыцарской галантностью поднося её к губам. — Как ваше здоровье сегодня? Я постоянно сожалею, что вам приходится терпеть здесь неудобства, но вам самим было угодно. Мы на походной ноге и потому должны многое переносить!
— Ваше величество, — сказала графиня, — я ни в чём не нуждаюсь и продолжала задушевным тоном: — Я счастлива, что в настоящую минуту могу исполнять свои обязанности. Принцесса Фридерика, — переменила она вдруг разговор, — не совсем довольна нашей утренней прогулкой по прекрасному цветущему саду — ей хотелось бы сесть на коня и умчаться в беспредельное поле.
— Королева не позволяет этого, — сказал Георг V серьёзно.
— Граф Альфред Ведель, — сказал фон Геймбрух. Подошёл гофмаршал граф Ведель в простом утреннем наряде.
— Дорогой Альфред, — сказал король, обращаясь в ту сторону, с которой раздавались шаги, — ваша матушка довольна своим местопребыванием; это сердечно радует меня. Позаботьтесь, чтобы она никогда не имела недостатка ни в чём. Кронпринц возвратился?
— Нет ещё, ваше величество, — отвечал граф Ведель. Его королевское высочество предполагал совершить дальнюю прогулку.
— Имеете сведения о графине? — спросил король. — Скоро она приедет?
— Надеюсь, что скоро, — отвечал граф. — Сегодня утром я получил письмо — графиня предполагает, что вскоре будет в состоянии предпринять путешествие.
— Напишите ей от меня много-много ласковых слов, — сказал король. — Каково в Ганновере? — спросил он потом с глубоко прискорбным выражением лица.
— Скучно, тяжело, — отвечал граф. — Время оказывает на всё своё гнетущее влияние, открывает удивительные вещи: из письма профессора Лаллемана я узнал, что…
— Что он пишет? — спросил король поспешно.
— Он просил прусского генерал-губернатора позволить ему отправить на парижскую выставку чудесную картину. Она представляет ваше величество верхом перед фронтом гвардейского полка — исполнение мастерское, все головы поразительно похожи.
— Помню, — сказал король, — что далее?
— Эта картина находится в числе секвестрованных предметов.
Король закусил губы.
— И генерал Фойгтс-Ретц немедленно дал позволение отправить картину на выставку, но получил известие, в котором сказано, что выставлять эту картину весьма опасно, потому что она может возбудить в Париже симпатию к личности и к делу нашего величества.
— Кто же прислал это известие? — спросил король.
— Фон Зеебах, бывший главным секретарём министерства финансов, — так пишут мне, — сказал граф Ведель.
Король долго молчал, потом глубоко вздохнул и улыбнулся печально.
— Более пруссак, чем сами пруссаки! — сказал он тихо. — Неужели в Берлине думают, что такими средствами можно приобрести любовь страны? Что же сделал генерал Фойгтс-Ретц? — спросил он потом.
— Всё равно позволил выставить картину, — отвечал граф Ведель.
— Он солдат, — сказал король.
— И я хотел испросить у вашего величества позволения для Лаллемана отправить картину в Париж.
— Конечно, конечно, — отвечал король, — от всего сердца желаю ему успеха и славы. Напишите ему об этом и передайте мой поклон ему и его жене, а я немедленно напишу Медингу, чтобы он поместил картину на хорошее место.
Пришёл старый камердинер короля и остановился в нескольких шагах от него.
— Граф Платен и господин Дюринг спрашивают, угодно ли вашему величеству принять их.
— Дюринг! — вскричал король. — Он приехал из Голландии. — Я готов видеть их обоих!
— Могу ли я просить ваше величество сделать распоряжение относительно обеда? — сказал граф Ведель. — Приехали граф и графиня Вальдштейн.
— Граф и графиня Вальдштейн! — вскричал король. — Я буду очень рад видеть их! Пригласите их немедленно, а также Рейшаха, графа Платена и Дюринга. До свиданья, дочка! До свиданья, графиня!
И, помахав им рукой, король быстрыми шагами направился к дому, опираясь на руку фон Геймбруха.
В китайской комнате он нашёл графа Платена и капитана Дюринга во флигель-адъютантском мундире.
Осанка у Платена осталась прежняя, но усы и волосы лишились своего блестящего чёрного цвета, и показавшаяся седина гармонировала с постаревшим и нервно-возбуждённым лицом графа.
Король приветствовал обоих глубоко поклонившихся господ и предложил им пройти в его кабинет, который находился рядом с китайской комнатой. Этот кабинет был украшен шотландскими шёлковыми обоями, всюду висели живописные масляные картины, содержание которых было заимствовано из романов Вальтера Скотта.
Георг V сел в кресло перед столом, находившемся посредине комнаты, и, расстегнув сюртук, сказал:
— Очень рад, что вы опять здесь, мой дорогой Дюринг; в каком положении нашли вы эмиграцию? Что там делается?