Европейские мины и контрмины

Вошли оберамтманн с сыном.

Щёки Елены вспыхнули румянцем. Лейтенант подвёл отца к креслу близ своей матери и потом нежно поцеловал руку невесты, которая смотрела на него сияющим взором.

— Ну, — сказал оберамтманн с весёлым смехом, — надеюсь, мы скоро окончим наши приготовления, поспешите же вы со своими — я покупаю имение Бергенхоф, недалеко от нашего прежнего жилища в Блехове, у нашего друга Бергера. Как только покончу дело, то совьем там гнёздышко детям.

Елена, покраснев, опустила голову.

— Мы будем готовы, — сказала госпожа фон Венденштейн с некоторой гордостью. — Ты ведь знаешь, что я не привыкла заставлять своего пунктуального супруга ждать.

— Иногда она превосходит его и подтрунивает над ним, если он не готов вовремя, — заметил оберамтманн со смехом.

Старый слуга отворил дверь и доложил:

— Господин кандидат Берман.

Оберамтманн встал и протянул руку вошедшему кандидату, который с глубоким поклоном взял её почтительно и потом поклонился дамам и лейтенанту.

Внешность молодого кандидата нисколько не изменилась. Его простой чёрный наряд был по-прежнему так же чист и гладок, как черты спокойного лица; опущенные взоры и почтенная скромность осанки сливались в одно выраженье духовного спокойствия и сдержанности.

— Я затем приехал в Ганновер, — произнёс он тихим, медоточивым голосом, — чтобы получить место адъютанта при дяде, чего нельзя было сделать в минувшем, полном тревог, году. Мне грустно, — продолжал он, — иметь дело с властями нового правительства, но мой дядя желает покончить с этим делом.

— А как поживает наш дорогой друг? — прервал его оберамтманн.

— Здоровье его превосходно, — отвечал кандидат, — но сердце тяжко скорбит; он, как повелевает христианский долг, повинуется начальству, имеющему власть над нами, но его сердце и любовь принадлежат изгнанному королю, и печальны его мысли о будущности страны.

Оберамтманн молча и угрюмо потупился.

— Дядя поручил мне передать его сердечный привет господину оберамтманну и его семейству, — сказал кандидат, — и передать это письмо Елене.

Он вынул из кармана письмо и подал своей кузине.

С самого прихода кузена молодая девушка не поднимала глаз, лицо её слегка побледнело. Она быстро взяла поданное ей письмо, испуганно взглянула на кузена и опять потупилась под его острым взором.

Потом встала и углубилась в оконную нишу, чтобы прочитать письмо отца.

— Как живут остальные в Блехове? — спросил оберамтманн. — Что поделывают старый добряк Дейк и Фриц?

— Фриц Дейк с молодой женой из Лангензальца ведут хозяйство в доме, который предоставил им старый Дейк, удержавший за собою только почётную должность бургомистра, — отвечал кандидат. — В спокойном прежде и тихом дворе царствует теперь новая, кипучая жизнь. Молодая женщина благочестива, — продолжал он медоточивым голосом, — помогает всем бедным в деревне, и мой дядя радуется на неё; старый Дейк иногда отзывается резко о новых властителях, но один взгляд невестки заставляет его смолкнуть. Если бы везде так же мирно соединилось прежнее и новое время, как в доме старого Дейка, то спокойствие было бы вскоре восстановлено!

— Господь всё устроит по своему произволению! — сказал оберамтманн, набожно складывая руки. — В подобное нынешнему время отдельный человек должен молча ждать, куда Провидение направит судьбы народов.

— Аминь! — произнёс кандидат, склоняя голову.

— Господа фон Чиршниц и фон Гартвиг! — доложил старый слуга, и в салон вошли двое молодых людей, бывших прежде ганноверскими офицерами.

Фон Чиршниц, сын бывшего генерал-адъютанта короля Георга, был высокий красивый мужчина; черты его лица, обрамленного тёмной бородой, выражали ум и энергию; фон Гартвиг, старше товарища, имел черты мягкие и болезненные, голова его была совершенно лысая, а ясные, добрые глаза смотрели теперь грустно и тоскливо.

Молодые люди присели к столу, поклонившись оберамтманну и дамам и пожав искренно руку своему товарищу, молодому фон Венденштейну.

— Кандидат Берман из Блехова, — сказал оберамтманн, представляя гостя молодым людям.

Последние поклонились.

— Хороший ганноверец, — сказал фон Гартвиг откровенно, — как само собой разумеется? — прибавил он, обращаясь к оберамтманну.

Кандидат молча наклонил голову.

Фон Чиршниц пытливо осматривал кандидата.

— Я с глубоким участием услышала о тяжком ударе, — поразившем вас, — сказала госпожа фон Венденштейн, обращаясь к Гартвигу. — Как могло это несчастие наступить так скоро?

— Моя бедная жена, — отвечал фон Гартвиг со слезами на глазах, — была сильно потрясена событиями. Меня привезли к ней смертельно раненого; неутомимое попечение, забота и печаль расстроили её уже ослабевшее здоровье: хроническая грудная болезнь приняла острый характер. И я встал со смертного одра для того только, — тут голос его задрожал, — чтобы проводить жену в могилу.

— Но придёт день мщения, — сказал фон Чиршниц. — И, быть может, он близок!