– Ага, спасибо. Я пойду в ту сторону, а ты в эту – и смотри, чтобы все вышли!
Диана побежала в конец коридора с криком:
– Фойер! Фойер! – Не пропуская ни одной палаты, она будила пациенток и следила за тем, чтобы все вышли в коридор. – Фойер! – говорила она. – Бегите скорее!
Едва ли они понимали ее английскую речь, но слово Feuer было им понятно, а остальное довершало ее форменное платье и жест, которым она указывала на выход. Медсестра говорит, что в больнице пожар, – надо выходить. Одна за другой они выбегали в коридор – женщины всех возрастов в одних ночных рубашках. Диана заглянула в каждую палату, чтобы убедиться, что все вышли.
Когда она добралась до выхода, Люсинда уже стояла на лестничной площадке.
– Rufen sie die Feuerwehr! Es gibt ein Feuer auf dieser Etage![61]
– говорила она охраннику, жестами показывая пациенткам, чтобы бежали вниз. Охранник озирался с озадаченным лицом, словно ища, где пожар, но тут дым просочился в зал поверху, над головой Дианы. Теперь она чувствовала его запах – густой, едкий. Где же миссис Ван Хельсинг? Надо надеяться, уже на втором этаже.– Ja, Schwester![62]
– отозвался охранник и кивнул Люсинде. Затем что-то закричал, перегнувшись вниз. Диана видела, как он побежал к мужскому крылу – отпирать дверь. Хорошо – значит, будет выводить пациентов. Значит, ей не придется самой этим заниматься. Она побежала вниз по лестнице, за толпой пациенток и Люсиндой Ван Хельсинг. Пациентки в ночных рубашках, суетящиеся санитарки, – такая картина открылась ей на втором этаже. Уже и здесь пахло дымом. Ее отвлекающий маневр сработал. Когда она благополучно выведет отсюда Люсинду и ее мать, Мэри и остальным придется признать, что она провернула это дело весьма умно.Мэри: – Ты подвергла опасности всю больницу! Неужели ты сама не понимаешь?
Диана: – Какой опасности? Подожгла пару простыней. Больница каменная. Огонь в конце концов погас бы сам собой. Даже палата миссис Ван Хельсинг не загорелась. И вообще никто не пострадал.
Мэри: – Но когда ты поджигала, ты же не знала, пострадает или нет? Кого-то могли покалечить в давке. А о том, что никто не пострадал, мы узнали только потом, когда Ирен навела справки. Почему ты никогда не можешь сначала подумать, а не хвататься за дело сразу, безрассудно и опрометчиво?
Диана: – Потому что не могу. Если ты от меня не отстанешь, клянусь, я начну на себе волосы рвать. Или на тебе!
Жюстина: – Диана, пойдем со мной в мастерскую? Там нам никто не помешает – расскажешь мне, как умно ты действовала, когда спасала Люсинду и ее мать.
Диана: – Нет уж, пойду-ка я отсюда. Чарли и его шайка с Бейкер-стрит хотя бы не такие самодовольные ханжи, как вы все!
Вот уже два дня Мэри изводилась от скуки и тревоги. Что там делает Диана? Не случилось ли с ней чего-нибудь? Она все глядела и глядела в окно – то в бинокль, то в подзорную трубу, но видела только все тех же мужчин, стоящих у стены, и обычных уличных прохожих.
На вторую ночь она сидела на полу, раскладывала «солитер» при свете единственной лампы, которую они оставили гореть, и тут Жюстина, ведущая наблюдение, сказала:
– Диана должна подать знак, если ей нужна будет помощь. Может, это он и есть?
Мэри подняла голову от пасьянса:
– Что такое? Она что, платком машет?
– Не совсем.
Мгновенно встревожившись, Мэри отложила карточную колоду, подошла к окну и стала рядом с Жюстиной.
Верхний этаж Кранкенхауса был охвачен огнем. Ну, не весь, только один угол, но пламя вырывалось в ночь из зарешеченного окна. О боже! Здание горит, а Диана там…
– Грета! – сказала Мэри. Наклонилась над Гретой и потрясла ее за плечо. Жалко было ее будить – девочка вела наблюдение весь день и заслужила отдых. Но дело не терпело отлагательства.
Грета открыла глаза и сонно спросила:
– Ist etwas geschehen?[63]
Вдруг загудел пожарный колокол. Мэри снова выглянула в окно. Она слышала крики и вопли, доносящиеся со стороны Кранкенхауса. Огонь поднимался вверх, несмотря на решетки. Он уже перекинулся на крышу! Языки пламени плясали, будто грива рыжих волос на ветру, и разбегались все дальше и дальше.