Европейское путешествие леди-монстров

– Что? Ах, да. Мы поссорились – ему не нравилось то, какое направление приняли мои исследования. Видишь ли, поначалу я думал – почему бы не попытаться продвинуть человечество вперед? Люди могут и должны стать более рациональными. Моро работал над той же задачей – пока его не выжила из Англии кучка ханжей-антививисекторов! Он сосредоточил свои усилия на биологии, а я считал, что нужно искать химическое средство, которое изменит баланс человеческой личности – ангела сделает сильнее, а демона усыпит. Но это будет психологический эффект, недоступный для эмпирического наблюдения. Как же я узнаю, что он наступил? Очевидно, нужно принять этот реактив самому! Я приготовил снадобье, которое должно было сделать меня лучше, и мне это удалось – на время. Кроме того, я хотел, чтобы Эрнестина была счастлива, чтобы получила то, чего желала больше всего на свете. Она уже прошла тот возраст, когда большинство женщин рожают детей, но мои химические познания позволили мне создать нужное лекарство и потихоньку дать его ей…

– Вы дали моей матери лекарство без ее согласия? – уточнила Мэри.

– Да боже мой, я просто влил его ей в чай! Я думал, это подарит ей то, чего она хотела больше всего на свете. И так и вышло – родилась ты, Мэри. Ты была ее радостью, она любила и лелеяла тебя как самое большое свое сокровище. Она ведь уже отчаялась иметь ребенка. Ты была для нее чудом. Я не мог отнять у нее это чудо, сказав, что ты – результат моей научной работы.

– И вы говорите, что старались поступать по совести…

– Поступать разумно, Мэри. Этично. То, что я сделал, было сделано для ее же блага. Я принял наилучшее решение – и для нее, и для меня. И взял на себя ответственность за результат.

– Ответственность за результат? Но этим результатом стала я!

– И притом самым желанным, уверяю тебя! Твоя мать была счастлива, а ты – ты была просто идеальным ребенком. Ты почти никогда не плакала. Помню, однажды ты гуляла в парке с Гонорией, которая стала твоей няней, и ободрала коленку. Гонория привела тебя домой – она сама всхлипывала, а ты только показала мне ранку и сказала: «Смотри, папа, интересно, да? Потом будет красивый цвет». Ты была плотью от плоти того человека, каким я был тогда. Но мне… мне захотелось узнать, что будет, если пойти обратным путем. Дать волю своим самым низменным, примитивным инстинктам.

Мне казалось, что и в животной природе человека можно найти что-то стоящее, хоть это и шло вразрез с теорией Моро. Он считал, что человечество нужно заставить развиваться, подняться над своей животной природой. Я же хотел испытать, что значит быть животным. И так началось мое постепенное превращение в Хайда. Кэрью возражал против этого все настойчивее – и в конце концов потребовал моего исключения из общества. Однажды вечером я встретил его на улице, возвращаясь домой после… в общем, после одного увеселения. Тебе ни к чему знать, какого рода. Он вновь стал возмущаться, называл меня разными мерзкими словами, давая понять в самых недвусмысленных выражениях, как низко я пал. Я ничего не мог с собой поделать, Мэри. Я был словно одержим дикой яростью, чудовищной, демонической яростью, с которой не мог совладать. Ведь не можешь же ты винить меня за то, что было сделано автоматически, инстинктивно?

– Еще как могу, – сказала Мэри. – Вы по собственной воле стали тем, кто вы есть. По собственной воле создали… – Ей не нравилось это слово. Но как же это еще назвать? – Создали меня. А Диана? А ее мать? Она умерла в нищете из-за вас.

Он словно бы смутился.

– Я очень сожалею об этом. Коллин была мне очень дорога. Но я не мог остаться с ней. Я был убийцей, которого разыскивали по всей Англии. Что же мне было делать – дожидаться, когда меня повесят?

– Знаешь, что я думаю, отец? – Мэри не хотела его так называть, но теперь поздно – сказанного не воротишь. – Я думаю, что ты самый эгоистичный человек из всех, кого я знаю. Ты и сейчас стоишь и оправдываешь все свои поступки, невзирая ни на какие их последствия, невзирая на то, сколько боли они причинили другим.

Бах! И еще раз – бах! Мэри сразу узнала звук револьверного выстрела.

– Диана! – воскликнула она. – У нее мой револьвер.

Что еще она хотела сказать этому человеку – своему отцу, на которого она была так зла, стоящему перед ней с разочарованным видом, но не выказывающему ни стыда, ни раскаяния? Сейчас было не до того. Она развернулась и выбежала в коридор. На миг она остановилась у двери комнаты Адама. Жюстина была еще там – она стояла на коленях возле кровати. Почему она на коленях? И почему держит Адама за руки? Она оглянулась на Мэри, испуганно и встревоженно:

– Что это за шум?

– Выстрелы, – сказала Мэри. – Либо в Диану стреляли, либо это она в кого-то стреляла, либо и то и другое!

Жюстина встала:

– Я иду. Я сейчас.

– Жюстина! – раздался полный нестерпимой муки крик Адама. – Не оставляй меня! Не оставляй меня умирать одного!

Жюстина на миг задержалась, глядя на него.

– Господи, помилуй его душу, – сказала она. И побежала за Мэри: та слышала позади топот ее ботинок.