Европейское путешествие леди-монстров

За ним шел другой мужчина, помоложе и более аккуратного вида. Доктор Сьюард? Он был чисто выбрит, а о профессоре Вамбери Кэтрин говорила, что у него борода и усы. Прендика Жюстина узнала бы, она ведь не так давно видела его в последний раз – это он вводил ей эфир в ту страшную ночь, когда Адам хотел заменить ее мозг мозгом другой женщины, которая любила бы его так, как Жюстина не могла. Она встряхнула головой, словно хотела отогнать непрошеные мысли – сейчас не до них. Нужно внимательно следить за тем, что происходит внизу. Так, значит, второй – по всей видимости, Сьюард. В руках у него была украшенная замысловатыми узорами чаша, какие обычно используют для причастия.

Ван Хельсинг уже стоял у алтаря. Сьюард, если это был он, поставил чашу перед ним, затем отступил к апсиде, прислонился к одной из каменных колонн и скрестил руки на груди. На мгновение Ван Хельсинг опустил взгляд вниз, на чашу. Затем вскинул руки и начал говорить – по-немецки, поэтому Жюстина не все понимала, тем более что смысла в его речи просматривалось немного. «Реки крови… день искупления… пир на крови еретиков и богохульников…» Сильный голос человека, привычного к чтению лекций, эхом отдавался в каменном алтаре. Жюстина взглянула на Кармиллу – может быть, графиня лучше понимает, что происходит? Ведь она-то знает немецкий. Но Кармилла пожала плечами, словно хотела сказать: «И я тоже не знаю».

Ван Хельсинг поднял чашу. Начал что-то говорить нараспев… о, да это же латынь. «Кровь Господа нашего… даровавшего жизнь вечную… берите, пейте». Это не молитва перед причастием! Или все-таки она, но искаженная: ни слов о смирении, ни призыва служить церкви. Все лишь о вечной жизни, которую дает кровь, о блаженстве во веки веков. Жюстина содрогнулась: никогда в жизни у нее не было такого явственного ощущения, что перед ней – воплощение зла. Даже Адам, убийца стольких людей, не вызывал у нее такого ужаса. Неужели кто-то способен ради своих целей осквернить то, что свято для всех?..

Ван Хельсинг закончил свою речь. Один за другим монахи поднялись со скамей, подошли к алтарной ограде и опустились на колени на подушки. Ван Хельсинг обошел всех по очереди, поднося чашу к их губам. Каждому, кто пил, он пристально смотрел прямо в глаза и что-то говорил – так тихо, что Жюстина не могла разобрать.

– Это не вино, – прошептала Кармилла. – Это кровь. Я чувствую запах даже отсюда.

Но Жюстина почему-то и сама уже догадалась об этом. Все это выглядело отвратительным глумлением над обрядом причастия. Кэтрин рассказывала, как Моро извратил религию у себя на острове. А теперь Ван Хельсинг делает то же самое в центре европейской столицы.

– Вам слышно, что он им говорит? – прошептала Жюстина. Кармилла покачала головой.

Двадцать два… двадцать три… двадцать четыре. Все монахи выпили, все вернулись на скамьи, на свои места. Наконец Ван Хельсинг снова заговорил по-немецки:

– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа в вас, ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.

Сьюард все так же стоял, прислонившись к колонне, и бесстрастно наблюдал, словно все это был спектакль, а он – всего лишь зритель.

Затем, один за другим, монахи вышли из церкви – остались только те двое у алтаря. Они так и стояли, спрятав ладони в рукава.

Ван Хельсинг обратился к одному из них:

– Не могли бы вы сказать аббату, что я очень благодарен за его помощь и в ближайшее время сделаю солидное пожертвование? Кажется, все идет по плану.

По крайней мере, именно так поняла его Жюстина, старательно переводившая про себя его слова. Spende – пожертвование или плата. Vorhaben – план, проект. Кажется, все понятно.

Монах поклонился и пробормотал что-то – слишком тихо, не расслышать. В отличие от профессора, чей голос был рассчитан на выступления перед большой аудиторией, он, вероятно, привык проводить свои дни в тишине и раздумьях.

– Так здесь все готово наконец? – спросил Сьюард по-английски – по-немецки он, видимо, не говорил.

– Вы нетерпеливы, друг мой Джон, – сказал Ван Хельсинг. – Важно основательно внушить нашим воинам нужные идеи, чтобы, когда придет время, они повели себя так, как нам нужно. Помните – через два дня им предстоит сражаться за нас, и, возможно, насмерть.

– Да-да, – сказал Сьюард. – Должен, однако, сказать – мне, как человеку науки, эти дикарские фокусы отвратительны. Почему нельзя было просто набрать наемников? Зачем вам понадобилось идти на такие крайние меры?