Европейское путешествие леди-монстров

Теперь настала очередь Греты смотреть в окно кэба, отвернув лицо от Жюстины. Но часть лица Жюстине было видно, и она казалась задумчивой. В цокоте копыт по мостовой было что-то успокаивающее. Теперь они ехали уже по широким бульварам южной части города, обрамленным деревьями с двух сторон. Жюстина ждала. Скажет ли ей Грета что-нибудь? Если нет, Жюстина, конечно, не станет больше ни о чем спрашивать. Наконец Грета снова повернула лицо к Жюстине, и та встревожилась: не обидела ли она маленькую горничную (или шпионку?), может быть, даже причинила ей какую-то боль? Глаза Греты были полны слез. Она шмыгнула носом и вытерла его тыльной стороной ладони. Затем, словно вспомнив, что она, как-никак, горничная самой мадам Нортон, вытащила из кармана не очень-то чистый платок.

– Наша мама умерла через несколько дней после того, как я родилась, от родильной горячки. Отец у нас был заботливый, только пьяница и вор. Ладно бы еще только воровал – этим он мог бы прожить безбедно, он ведь был из лучших во всей Вене, – или уж пускай бы пил, а от воровства отстал. А он воровал пьяным, и его поймали. В тюрьме он и умер, а нас отдали в приют для сирот и найденышей, в районе Маргаретен. В школу мы никогда не ходили – Ханна еще немного умела читать, а я и этому не выучилась. В этом приюте было… ну, в общем, не лучше и не хуже, чем во многих других, куда спихивают никому не нужных детей. Они надеялись, что голод сделает нас покорными, а если не выходило – тогда розга довершала то, что оказалось не под силу голоду. Кончилось тем, что мы сбежали. Мы почти ничего не знали и не умели, но одному полезному делу отец нас обучил: воровать. Два года мы жили на улице, промышляли карманными кражами и другим воровством. Однажды, когда Ханна тащила бумажник из кармана какого-то особенно шикарно разодетого джентльмена, а я клянчила у него мелочь, чтобы отвлечь, нас поймали. Его слуга как раз догонял его – задержался, пока платил по счету, – ну, и увидел, чем мы занимаемся. К несчастью для нас, джентльмен оказался каким-то важным придворным чином и заявил, что в бумажнике были важные правительственные документы. Обвинил нас в шпионаже и в антиправительственном заговоре. Нас судили и приговорили к повешению за государственную измену. Ханне тогда было тринадцать лет, а мне всего одиннадцать. Мы думали, что нам придется умереть.

Грета снова отвернулась и стала смотреть в окно. Теперь они ехали мимо парков, усаженных высокими деревьями, и красивых зданий – должно быть, каких-нибудь университетов или музеев. Как непохоже на те узкие, тесные улочки, где они были сегодня!

– Однажды, – продолжала Грета, все так же глядя в окно, – когда мы томились в тюремной камере, уже оставив всякие мысли о побеге, – не думайте, что мы не пытались! – к нам вошла какая-то женщина. Я до сих пор помню, как увидела ее в тусклом свете из тюремного окошка: в ярко-алом пальто с меховой оторочкой, в меховой шапке. Никогда я таких женщин не видела! Подумала – должно быть, это сама императрица Елизавета. За ней вошел охранник, и он все перед ней стелился да кланялся. Она приказала ему выпустить нас из камеры, и он ответил: «Слушаюсь, ваше высочество!» Мы пошли за ней по этим темным коридорам и вышли из тюрьмы на свет – а мы-то думали, что больше его не увидим до того дня, когда нас поведут вешать на тюремный двор.

Не успели мы выйти из тюрьмы, как она схватила нас за руки и сказала: «Живо в экипаж, пока они не догадались, что я никакое не высочество, а приказы о вашем освобождении поддельные!»

Мы поскорее вскарабкались в экипаж с королевским крестом и покатили по венским улицам, вот так, как сейчас… на волю.

– И это была Ирен Нортон? – спросила Жюстина.

– Ну конечно, – ответила Грета и улыбнулась, словно вспоминая эту сцену. – У кого еще хватило бы духу вот так просто заявиться в самую неприступную венскую тюрьму в экипаже с королевским гербом, с фальшивыми бумагами, чтобы спасти двух преступниц, которые и в самом деле виновны в том, в чем их обвиняют? То есть не в измене, конечно, а в краже.

– И почему же она это сделала? – спросила Жюстина. – Это ведь наверняка был немалый риск.

– Мы уже почти приехали, – сказала Грета. – Это ограда Бельведера. Сейчас будет поворот на Принц-Ойген-штрассе… Мы ее тоже спрашивали. Она сказала, что, если мы и правда шпионки, то она хочет, чтобы мы работали на нее, а если нет, то пригодимся ей в качестве воровок. Нас научили говорить на нескольких языках, драться на ножах и саблях, стрелять из любого оружия. Она познакомила нас с остальными…

– Значит, на миссис Нортон работают и другие такие, как вы? – спросила Жюстина. Ирен ведь и сама уже намекала на это.

Грета рассмеялась.

– Да нас у нее целая… как это называется? Орава, вот как. У мадам Нортон живем только мы с Ханной. У других есть свой дом, а где он находится – это такой секрет, что я его даже вам не открою! Хотя вы мне нравитесь, Жюстина, и, если вы когда-нибудь захотите заняться шпионажем – или воровством, тоже годится, – я без разговоров рекомендую вас мадам!