Европейское путешествие леди-монстров

При всем своем грозном виде Кранкенхаус Марии-Терезы располагался в обычном, хотя и несколько сомнительном по своей репутации районе Вены – за пределами Рингштрассе, к северу от Дуная. Вокруг его высоких каменных стен стояли самые обычные городские дома и магазины. Прямо через дорогу от больницы Жюстина с Гретой нашли гостиницу с таверной на первом этаже и съемными номерами на втором и третьем. Из номера на третьем этаже, окна которого глядели прямо на фасад здания, можно было отлично разглядеть территорию больницы.

Грета сняла номер на четыре дня, сказав владельцу, что они, возможно, часто будут ходить туда-сюда, поскольку они коммивояжеры и приехали в Вену сбывать свой товар (а именно, как она намекнула, – какую-то необыкновенную помаду для волос). Номер оказался не слишком завлекательным: облупленная краска на стенах, матрасы на кроватях все в пятнах, бритвенный прибор покрыт ржавчиной. Зато обзор отсюда открывался великолепный. Хозяин гостиницы поглядел на них из-под кустистых бровей – помимо них, на голове у него не было ни волоска. Через всю щеку тянулся длинный шрам, а один глаз, кажется, стеклянный, отличался по цвету от другого и двигался иногда сам по себе. По выставке памятных предметов за стойкой можно было заключить, что он ветеран какой-то из бесчисленных войн, прокатившихся по этим краям. И не один ли ему черт, сколько они будут ходить туда-сюда, проворчал он, не вынимая из угла рта папиросы с каким-то особенно едким дымом, вытирая стойку и почти не глядя на них. Лишь бы за комнату платили и хлопот не доставляли, а так – ходите себе сколько угодно. Насколько Жюстина успела понять, по меньшей мере несколько номеров были заняты женщинами, а иногда и мужчинами, которые водили туда вереницы явно едва знакомых гостей: имена они называли друг другу уже на лестнице. Беспокоило ли ее, что она оказалась в притоне для проституток? Немного, но в основе этого беспокойства лежало сочувствие к этим сыновьям и дочерям порока. Не по своей вине они пали так низко. Если бы мир был устроен по-другому, если бы все люди действительно заботились о своих ближних, как велит Библия и разум, таких явлений не существовало бы. Она винила не отдельных людей, а систему.

Мэри: – И правда, звучит очень похоже на Жюстину! Это даже немного пугает. Как будто ты мысли умеешь читать.

Кэтрин: – Я же тебе говорила, я – хорошая писательница. Мои рассказы об Астарте и не задумывались как что-то похожее на Шекспира, благодарю покорно!

– Ну что ж, – сказала Грета, – кажется, мы рассмотрели уже все, что нужно.

Жюстина кивнула. Больше всего на свете ей хотелось просто вернуться в квартиру миссис Нортон и улечься на диван в кабинете, может быть, с мокрой тряпкой поверх глаз. Последние дни выдались такими хлопотными – поезд, паром, опять поезд. Да еще пришлось делить купе с Генрихом Вальдманом и всю дорогу изображать Джастина Фрэнка. Это совсем ее измучило, а по прибытии в Вену у них даже не было времени отдохнуть.

Физически она была сильной, сильнее большинства мужчин. Но есть еще другая сила, скорее сродни выносливости, и в этом, она должна была признать, Мэри ее превосходила. Мэри утром просто встала и пошла, тогда как Жюстина чувствовала себя совершенно разбитой: за время путешествия ее страшно утомили все новые и новые виды, звуки, разговоры и просто постоянное присутствие людей рядом. Даже если эти люди были ей дороги, как Мэри и Диана, после нескольких дней подряд в их обществе у нее начинались головные боли. В Лондоне всегда можно было уйти к себе в мастерскую, порисовать. А здесь укрыться негде, да и некогда. Нужно спасать Люсинду Ван Хельсинг – все остальное должно быть подчинено этой цели. Она это знала; и все же вздохнула и прижалась лбом к оконному стеклу, такому твердому и прохладному. Иногда, волей-неволей призналась она себе, ее одолевала ужасная тоска по дому в Корнуэлле, на берегу моря, где она прожила в одиночестве почти целый век.

Мэри: – Ты правда по этому тоскуешь? По такому одиночеству?

Жюстина: – Это не значит, что я вас всех не люблю. Просто такой у меня характер. Надеюсь, вы понимаете.

Мэри: – Конечно, понимаем. То есть я не уверена, что понимаем до конца, все-таки мы не ты. Я не могу представить себе, как можно прожить в одиночестве сто лет подряд. Но каждому свое.