Европейское путешествие леди-монстров

Диана: – А если бы я жила там с тобой? Тебе ведь хотелось бы, да, Жюстина? Я бы не стала к тебе приставать.

Миссис Пул: – Да уж, все знают, как ты умеешь не приставать. Хоть меня спросите.

Диана: – А вот вас как раз никто не спрашивает.

– Жюстина, с вами все хорошо? – Грета встревоженно смотрела на нее.

– Да… Да, конечно. Мы ведь уже все здесь закончили?

– Если только вам внезапно не пришел в голову план спасения мадемуазель Ван Хельсинг! Нет? Тогда я предлагаю найти наш кэб и вернуться на Принц-Ойген-штрассе.

Жюстина кивнула. Было приятно, что, по крайней мере, выдался случай поговорить по-французски. До сих пор она даже не осознавала, как сильно скучает по родному языку – языку, на котором с ней говорила мама, на котором мадам Франкенштейн учила ее манерам, а Виктор Франкенштейн – наукам, после того как оживил тело Жюстины Мориц. Теперь он вернулся к ней легко и естественно, как дыхание. Говорить и думать на нем было так легко – словно она вернулась в горы Швейцарии и снова вдыхает их прохладный чистый воздух после сырой, тяжелой, пропахшей сажей атмосферы Лондона.

Она спустилась по лестнице вслед за Гретой, перешагнув через пьяного, валявшегося на площадке второго этажа. Они нашли кэб там, где оставили его ждать, – в глухом переулке за несколько кварталов. Вскоре они уже вновь катили по мощеным венским улицам.

По пути Жюстина разглядывала в окно многоквартирные дома и фабрики этой части города. Затем повернулась к Грете.

– Так откуда же ты узнала, где император держит ночью свой носовой платок?

Грета рассмеялась.

– Ночь – самое подходящее время, чтобы его стащить. Как сказала бы вам мадам Нортон, носовой платок императора с его личной меткой может оказаться полезным во многих случаях! Например, если нужно уверить кого-нибудь, что вы его тайная любовница, а значит, в некотором смысле доверенное лицо. Только не думайте, будто я вытащила платок прямо у него из-под головы! Его в это время в постели не было. У служанок есть свои преимущества: в платье горничной можно зайти куда угодно, никто и внимания не обратит. Но, пожалуй, я не стану вам больше ничего рассказывать, Жюстина, хотя я неплохо разбираюсь в людях и вы похожи на человека, которому можно доверить любую секретную информацию. Понимаете, я не хочу злоупотреблять доверием мадам. Она… в общем, она спасла нам жизнь – мне и сестре.

– В самом деле? – переспросила Жюстина. Она не стала спрашивать как. Ей не хотелось а вторгаться в личные тайны Греты… И именно в этом разница между Жюстиной и всеми нами. Мы бы не были столь щепетильны.

Мэри: – Я бы уж точно не стала любопытствовать!

Кэтрин: – Но тебе бы хотелось. Тебя бы удержали только правила приличия.

Беатриче: – Признаюсь, меня бы так и подмывало спросить, хоть это и невежливо.

Кэтрин: – Вот потому-то Жюстина гораздо лучше нас всех.

Жюстина: – Что за нелепость, Кэтрин. У меня столько недостатков. Я и злюсь иногда – сильнее, чем вы думаете, и прощаю не скоро. Когда мы оказались в ловушке в том замке в Штирии, я никак не могла заставить себя простить…

Кэтрин: – Я же сказала, не портите интригу! И вообще, это только доказывает твою доброту: стоит тебе хоть немного отступить от идеала милосердия, как ты немедленно в этом раскаиваешься. Правду сказать, мне кажется, это не слишком разумно с твоей стороны – сколько ни вини себя, это ведь ничего не изменит.

Беатриче: – Но чувство вины может побудить нас в следующий раз поступать более этично. Скажем, один раз причинишь кому-то непоправимое зло, и после этого твердо решишь не вредить больше никому.

Кэтрин: – Ты говоришь о своих отношениях с Кларенсом?

Диана: – А у меня никогда не бывает чувства вины.

Мэри: – Это мы знаем!