Европолис

— Да, но нужно знать, что в мужском механизме все части приведены во взаимодействие, тогда как у женщины мышление и чувства еще не отделены друг от друга. Женщина живет бессознательно, мужчина — сознательно. Женщина же может быть постоянной, она изменчива по своей природе. Она индивидуум, но не имеет индивидуальности, потому что у нее отсутствует личностное начало.

— И все-таки ты не можешь отрицать, что некоторые женщины обладают умом, который…

— Конечно, я согласен, но это ум особого рода — конкретный, практический, не способный подняться до абстракций. Женщина наблюдает, но не интерпретирует. Она, как хамелеон, меняет свою духовную окраску, приспосабливаясь к мужчине, к которому льнет, словно омела к дереву. Разве ты не замечал, что жена художника рассуждает о картинах, как художественный критик, хотя до этого она и понятия не имела о живописи. Женщина, полюбив моряка, с увлечением, словно настоящий морской волк, говорит о всяких проблемах мореходства, о кораблях, бурях и потерпевших кораблекрушения. И ту же самую женщину, стоит ей перейти в объятия жокея, ты услышишь спорящей со знанием дола о лошадях, жеребцах и кобылах, о конных заводах, скачках и ипподромах. Женщина всего лишь отсвет мужчины. Она быстрее приспосабливается к среде именно потому, что не имеет индивидуальности.

Минку, прекрасно понимая, что он запутается в гипотезах и абстрактных теориях, вновь обратился к фактам.

— Послушай, как началось это преображение. Удар судьбы я получил в виде приказа по службе. Меня отзывали в министерство. Я перебрался в Бухарест. Началась новая жизнь среди напряженной столичной атмосферы, в ее безумном вихре. Чтобы описать все фазы метаморфозы, понадобилось бы посвятить целый том психологическому анализу. Только тогда ты смог бы понять, какой глубокий духовный кризис пришлось мне пережить. Мы оказались среди зубчатых колес, каждый поворот которых отрывал от наших тел кусок за куском.

Дни и ночи, потерянные среди этой ярмарки тщеславия, могут подточить и самые прочные духовные основы. Телефон, который дребезжал целыми днями, тоже, как я думаю, во многом виноват, что современная семья распадается. Обрывки разговоров, которые страшно раздражали меня, встречи, вечера, чаи, прогулки, всевозможные пошлые удовольствия — все это распыляло нашу жизнь.

Жадная до сенсаций, тянущаяся к легкомысленному свету, эта женщина, еще недавно умная и рассудительная, стала фривольной, лживой и жестокой. Она никогда не говорила, куда она идет и что там делает. Какой-то стыд мешал мне требовать от нее отчета, а она ускользала от меня. Все у нас разладилось. Мы оказались без всякого ориентира, стрелка компаса, как говорят моряки, была потеряна, руль выпущен из рук, и только завывал один лишь ветер безумия.

Благодаря красоте, обаянию, живости ума она всегда была соблазнительной, но теперь, став кокеткой, она бесстыдно флиртовала среди банды сомнительных снобов, мужчин и женщин, которые обменивались между собой любовниками и женами, пародируя любовь, низводя ее до единственного акта.

Исчезла всякая стыдливость. «Современная женщина имеет право на такую же духовную жизнь, как и мужчина» — таков был главный лозунг этой банды. Она, умевшая ко всему подойти рассудительно, стала глядеть на мир, словно бабенка с куриными мозгами. Люди, которых она прекрасно знала, к которым раньше относилась иронически, теперь вызывали ее восхищение. Пропасть между нами становилась все глубже, хотя совсем недавно у нас было полное единомыслие, одинаковые взгляды на жизнь и на людей, среди которых мы вращались.

Что я должен был делать? Идти на уступки, на компромиссы или как-то реагировать на все это? Я избегал опасных объяснений. Замкнувшись в себе, я страдал втайне. Я ждал. Не знаю, чего я ждал. Целыми днями я молчал, и это доводило ее до бешенства. Джоконда с ангельской улыбкой стала грубой и жестокой. За сердитым молчанием следовали яростные вспышки, грубые слова скрещивались, как острые сабли.

Самыми отвратительными днями, вспоминая о которых я краснею до сих пор, были те, когда я, терзаемый демоном ревности, подстерегал ее, шпионил за каждым ее шагом, чтобы все узнать, захватить на месте преступления, убедиться.

Я был готов простить ее, одолеть самого себя, молча перестрадать, если бы причиной всего было благородное, глубокое чувство подлинной любви. Но вскоре я убедился, что все лишь каприз, легкомысленная связь, непредвиденный случай, крушение на железной дороге.

Куда зашли их взаимоотношения, это мне было безразлично. Главное в том, что она смогла сделать первый шаг. Наша внутренняя связь была порвана. Уважение, взаимное доверие исчезли. Все погибло… и безвозвратно. Меня терзали мысли о прошлом. Я мечтал об идеальной совместной жизни, основанной только на любви, а не на расчете и компромиссах. Она была подругой жизни, моей половиной, супругой, а не любовницей. Я мог ее простить, но забыть я не мог.