Евсения

— А то, что ты просто трусишь, — прозорливой Мокошью нависла Любоня, и поправив собственную корону из кос, вперилась в меня взглядом. — Нате вам, здрасьте. У нас новые напасти… Евся, ты его любишь?

— Кого? — в этот раз басом уточнила я.

— Стаха, жениха своего.

— Стаха люблю, а жениха… — поджав губы, переместила я затравленный взгляд с подружки на беса. — Понимаете… В общем, я очень сильно сомневаюсь, что мы с ним будем… нормальной семьей. Да и к чему вообще эти церемонии, когда между двумя все самое главное уже выяснено?

— А дети? — праведно изумилась будущая многодетная мать. — Они как без замужа то? Ты ж говорила, что, если от него, то…

— То, да.

— Госпожа души моей, — с глубокомысленным вздохом, почесал расческой свой шерстяной бок Тишок. — Позволь тебе объяснить: дело в том, что у дриад, как свободных лесных духов, — повысил он свой назидательный тон. — дети и замужество так же далеки друг от друга, как… Купальная ночь от гадания по ромашке.

— Да что ты? — с удовлетворением отметила я на щеках подружки румянец, означавший, что разницу оная ощутила. Причем, на собственном опыте. Но, надо отдать ей должное, тут же нашлась. — Так ведь Евся у нас — дриада лишь наполовину. Да и из леса своего заповедного давно слиняла. И вообще, не дело это. Дети должны рождаться под защитой своего рода, а не за забором от него, — ба-бах! Сразила, как говорится, без права на предсмертный писк:

— Ага-а… Должны.

— Ну, а раз, «ага», — решила Любоня успех закрепить. — То, хватит страдать ерундой, потому как, любимый и будущий супруг у тебя — один и тот же мужеский экземпляр. Да и у меня теперь, слава Мокоши, тоже… — вновь подоткнула она пальчиками прядь. — И я уверена, что после свадьбы они в чудищ сквернословных…

— Огнеплюйных драконов?

— В кого?.. Ну, пусть в них, но, точно не превратятся.

— Угу. Скорее уж вы в них… Да, шучу я… Шуткую… Хе-хе.

— Ну-ну, — грозным дуэтом воззрились мы на притухшего вмиг шутника, которому, всего через долечку, очень сильно и вовремя свезло:

— О, конец бабьему царствованию — это за нами… Стучатся ведь. Да-да!..

Длинные дворцовые коридоры мы преодолели очень быстро, соревнуясь в скорости с местными сквозняками. И, выказав хороший результат, финишировали в высокую двустворчатую дверь. И именно поэтому, вначале я увидела ее, мою дорогую лошадку, стоящую как раз напротив входа, у крыльца, в компании с остальным нашим табуном и еще одной, совершенно черной лошадью:

— Кора! Ты моя…

— Евсения!

— О-ой.

Сивермитис, высящийся на крыльце рядом со Стахом и еще двумя нашими будущими попутчиками, от души расплылся:

— Если ты, дитя, всегда будешь на меня так реагировать, у меня, на старости лет разовьется комплекс неполноценности.

— Прошу прощения, — вновь залилась я румянцем. — Мне совсем не хочется, чтобы вы из-за меня заболели, — после чего величественный старец уже, не сдерживаясь, захохотал, а мы с Его Высочеством обменялись взглядами, различными по значению.

Однако ж, сама виновата: надо было, вместо того, чтоб носиться по парку, хотя бы узнать, как тут принято представать пред правительские черные очи. Сивермитис же, протерев их своей широкой ладонью, выдохнул напоследок, а потом изрек:

— Дорогие гости. Мы с вами не прощаемся и увидимся очень скоро. Но, мне, именно сейчас, хотелось бы сделать тебе, дитя, приятное, — взмахнул он рукой в сторону застывшего в сторонке Руда. — Я думаю, это тебе пригодится, в будущем, — и подал мне небольшую, сложенную книжкой картонку.

— Это твой паспорт, — среагировал на мой открывшийся рот, Стах. — Ты теперь — гражданка Тинарры, по праву особых заслуг перед ней.

— Спасибо… Но, ведь у меня, как у дриады, даже фамилии нет? — таращясь в незнакомые буквы и печати, пробормотала я.

— Как это, нет? Она там должна быть вписана, — глянул отец на сына, а сын — на меня:

— Я тебе потом все… переведу. Сивермитис, нам уже пора. Остальное, как договорились, — и, отвесив быстрый поклон, подхватил меня за руку.

— Стах, мне надоело публично позориться по твоей милости, — воспитанно шипя, поскакала я за ним по ступеням.

— По-моему, ты преувеличиваешь, любимая.

— Да что ты?

— Угу. Вот сейчас, например, у тебя раскраснелись лишь щеки. Уже без ушей. А скоро ты и вовсе перестанешь реагировать на разные… досадные мелочи, — уже подсаживая меня в седло, выдал нахал. На что я тут же свесилась к нему вниз:

— Все мои «досадные мелочи» закончатся сами собой в тот момент, когда я тебя, все-таки, грохну, огромная ты, ходячая неприятность.

— Это, вряд ли. Я же знаю, что ты меня любишь. И еще раз повторяю — привыкай…