Extremes. На пределе

Выбора не оставалось, кроме как всем вместе подняться на поверхность. Приходилось уповать на то, что нас унесло не слишком далеко от катера. Держась друг за друга, мы начали потихоньку подниматься. Достигнув пятиметровой глубины, мы прекратили подъем, надеясь, что этого будет достаточно, чтобы избавиться от азота, накопившегося в наших тканях.

Я уже представлял, как забурлит моя кровь. Самое время азоту начать выходить из растворенного состояния, возможно, разрывая при этом капилляры в легких. Как правило, трехминутная остановка на глубине пяти метров была для нас пустой формальностью, но мы все же выполняли ее — на всякий случай. На этот раз я не был уверен, что трех минут хватит, и мы постарались задержаться как можно дольше. Правда, речь шла лишь о нескольких дополнительных минутах — воздух у меня кончался, а течение продолжало нас сносить.

Но этого времени вполне хватало, чтобы обдумать наше положение. Подводная экскурсия по мелководью, в теплой и чистой воде оказалась вовсе не такой невинной. Оставалось надеяться, что на поверхности наш катер найдет нас и подберет. Уже настал вечер, и солнце склонялось к горизонту.

К тому же нельзя было забывать о декомпрессии. Пока я чувствовал себя нормально, но сумел ли организм справиться с излишком азота, станет ясно только через сутки. Симптомы кессонной болезни — потеря чувствительности, звон в ушах, боль в груди и в суставах, затрудненное дыхание — проявляются не сразу и нарастают по мере того, как все новые пузырьки азота выходят в кровь.

То, что мне было известно о физиологии дайвинга, оптимизма не внушало. Вообще-то за пределы допустимых показателей мы не вышли, но половина случаев кессонной болезни отмечена именно у тех, кто, как и мы, не выбивался из нормы. А я усугубил ситуацию, работая на пределе физических возможностей, так что за эту пару минут ткани и кровь набрали массу лишнего азота.

Мучительную тревогу в связи с погружениями легко развеять, если в пределах досягаемости есть барокамера. Но прежде чем до нее добраться надо попасть на сушу. В лучшем случае это случится через несколько часов — и то если нас найдут до наступления темноты.

И никакого выхода. Вариантов нет, некуда бежать, если я и в самом деле почувствую себя хуже. Мое тело начало меняться в тот миг, когда я погрузился в воду, — стало приспосабливаться к новой среде, адаптироваться к давлению и вызываемым им переменам. Вдруг показалось смешным и нелепым — забраться в глушь с грузом водолазного оборудования только ради того, чтобы едва царапнуть океан у самой поверхности.

От всех этих хитроумных устройств, позволяющих погружаться в море на несколько метров, на его поверхности проку никакого: там я превращусь в беспомощное существо. Мы наконец поднялись над гладью воды, и еще никогда в жизни я так не радовался возможности выплюнуть загубник и вдохнуть обычный воздух.

Нам повезло: очень скоро нашу четверку обнаружили и подняли на борт катера. Мы вернулись на Квалито перед самым заходом солнца, счастливые — чуть ли не в первый раз — от того, что находимся на суше. Весь вечер я отлеживался в своей постели на берегу, читая справочник при свете налобного фонаря. Купленное в лондонском спортивном магазине оборудование XXI века позволило мне приблизиться к самому краю безопасного существования. А вот теперь я валялся в темноте под пальмой, тихо надеясь удержаться на этом краю, с арсеналом подручных средств ненамного лучше, чем у сельского доктора 1900-х. Я, разумеется, очень надеялся, что на сей раз пронесет, но сам себе при этом казался полнейшим безумцем.

***

Человек может существовать лишь в тонком слое, можно даже сказать, внутри тончайшей пленки, покрывающей нашу планету; вода, занимающая четыре пятых земной поверхности, негостеприимна к погружающимся в нее исследователям. И дело не только в отсутствии кислорода, пригодного для дыхания. Даже взяв воздух с собой, мы не можем оставаться под водой сколько хотим. Погружаясь, мы приспосабливаемся, адаптируемся к новым условиям, но и сама водная толща тоже нас меняет, как и попадающий в легкие газ. Мы не приспособлены к существованию на глубине. По крайней мере, организм всячески дает нам это понять. Без специального оборудования мы обречены — нам не выжить в воде даже с запасом кислорода. Наше место на суше, причем достаточно теплой. В конце концов, человек — это тропический примат.

Плавучие посадочные площадки для вертолетов сделали возможными беспрецедентные исследования и спасательные операции. Проносясь на высоких скоростях над тропическими морями или холодными атлантическими волнами, мы доверяем этим машинам свою безопасность. За считанные минуты мы взмываем в небо и из теплого уютного аэропорта переносимся в среду, абсолютно непригодную для жизни. И что же отделяет нас от бескрайних водных просторов? Какая-то жестянка, висящая в воздухе благодаря нелепым винтам, что рассекают воздух в попытке одолеть силу тяжести.