Extremes. На пределе

Старик выговаривает слова хоть и вполне отчетливо, но заметно более тусклым голосом, чем его молодые посетители. Мышцы, формирующие голос, тоже ослабели, связки все труднее удерживать в тонусе. Теперь они колеблются, дрожат, как дрожали бы мышцы руки, если бы старцу пришлось поднять тяжесть. Уменьшился и объем воздуха, который Джеймс вдыхает, чтобы произнести эти звуки. Теперь, когда легкие уже не так упруги — их эластичность тоже снизилась, — дыхание дается с трудом. Да и сами легкие сжались, уменьшились в объеме.

Преклонный возраст мистера Хадсона заметен невооруженным глазом. Но изменился не только внешний облик. Почки не в лучшей форме: они хуже фильтруют кровь, более подвержены любым воздействиям. Токсические вещества и лекарства выводятся через них заметно медленнее, чем когда-то.

Сердце бьется слабее и проталкивает все меньше крови. На электрокардиограмме, регистрирующей электрическую активность важнейшего органа, видно, что оно нет-нет, да и замрет, пропустив удар.

Поднявшись из кресла, старик не может выпрямиться во весь рост. Изношенный позвоночник устал бороться с силой тяжести. Под ее воздействием он клонится вперед, сгибая спину.

Когда — с посторонней помощью — старик встает на ноги, за него невольно становится страшно. Мышцы, поддерживающие тело в вертикальном положении, лишились силы. Они все еще стараются действовать, повинуясь командам мозга, который подсознательно посылает им сигналы, приказывая стоять прямо. Но и сам командир уже далеко не тот, что был.

Хитроумная система датчиков внутреннего уха — которая в молодости позволяет фигуристу сохранять равновесие во время вращения на льду — сейчас то и дело играет жестокие шутки и, например, сообщает организму о движении, которого нет и в помине, заставляя старика неуверенно пошатываться. А кости, к которым крепятся мышцы, стали хрупкими и ломкими.

Такова физиология преклонного возраста — с неизбежным одряхлением. И все же, несмотря на все перечисленное, в свои сто три года мистер Хадсон вполне жизнеспособен и продолжает заниматься многим из того, чем занимался бóльшую часть жизни. Он — старейший из членов своего гольф-клуба и по крайней мере месяц назад еще водил машину.

***

Жизнь — это непрерывная борьба с энтропией. Энтропия — это показатель степени хаоса, мера неупорядоченности, свойственная любой системе, живой или неживой. Нарастание энтропии свидетельствует об усилении в системе беспорядка. По мере того как замедляются процессы обновления и возрождения, поддерживающие нас в юности, мы остаемся беззащитными перед натиском хаоса.

Представьте себе органические молекулы, которые составляют клетки и ткани вашего тела. Вообразите, будто эти клетки — тысячи миллиардов волчков, крутящихся на столе. Сначала все они вертятся ровно, стоят прямо и сразу выправляются, даже если их пошатнуть. Но постепенно скорость гаснет, вращение замедляется, и теперь уже волчки не так устойчивы.

Их можно запустить снова, не дать им упасть, подхлестнув или нажав на ручку. А те, что уже близки к падению, можно удалить и заменить вновь запущенными волчками. Вот вам наглядная аналогия того, что мы называем «починкой» биомолекул. Постоянный приток энергии в биологическую систему позволяет на время приостановить нарастание энтропии.

В юности процесс нарастания энтропии находится в организме под контролем благодаря системам регенерации и заживления. Системам, которые, если угодно, непрерывно подстегивают, запускают или заменяют триллионы молекул, поддерживая их в надлежащей форме. Но подобно ребенку, которому рано или поздно надоедает волчок, организм со временем занимается заживлением и регенерацией все с меньшей охотой.

Что же до энтропии, то она без устали продолжает вершить свое дело в рядах молекул, составляющих организм, — и проявляется это в процессах старения. Юность на нашей модели соответствует лесу только что запущенных волчков, быстро вертящихся и полных энергии. С возрастом они замедляют вращение, начинают покачиваться, шатаются во все стороны — достаточно легкого сквозняка, и они попáдают один за другим.

Энтропия не вызывает болезней, как и сама не является болезнью, однако из-за нее организм становится уязвимым. А болезни атакуют именно там, где линия обороны всего слабее. У людей такие уязвимые места — сердечно-сосудистая система и группы клеток, наиболее подверженные раковому перерождению.

Добившись в начале ХХ века заметных успехов в борьбе с инфекционными заболеваниями, сейчас мы повели наступление на пределы, установленные энтропией.

В определенном смысле мы преодолели пределы, положенные прочим животным, вышли победителями из вечной войны с микроорганизмами, губившими бóльшую часть нашей популяции в нежном возрасте, и — если вынести за скобки несчастные случаи — обрели прочность неживого предмета. Но и разрушаемся мы теперь так же, как неживое, — угасая под действием энтропии, как угасают звезды.

***