Эжени флиртовала… Женщины времен Июльской монархии

«Нам неоднократно утверждали, что юный принц, рожденный на ступенях самого прекрасного в Европе трона и унесенный, ко всеобщему сожалению, чахоткой три года тому назад, был так страстно влюблен в мадемуазель Фанни Эльслер, что, умирая, повторял имя этой очаровательной немецкой танцовщицы. Говорилось еще много подобных вещей, всего и не упомнишь. Однако же истина требует, чтобы здесь я ответил на утверждение некоторых историков. Мне известно от одного большого любителя балета и завсегдатая Венской оперы, являвшегося преданным и восторженным почитателем таланта сестер Эльслер, что ни в театре, ни в каком другом месте сын Наполеона никогда не встречался с этой артисткой, к которой, как утверждали некоторые, он испытывал столь нежные чувства. Пусть кто-либо попробует меня опровергнуть. Мой венский друг всегда готов подтвердить приведенные мною его высказывания».

Так где же правда?

Попробуем в этом разобраться.

И начнем с того, что выясним, кто же такая эта Фанни Эльслер?

Эта двадцатичетырехлетняя немка была дочерью уроженца Силезии, служившего лакеем у Гайдна[42]. Получив неплохое артистическое образование, она дебютировала в Карнтер-Тор, где очаровала зрителей своей красотой и грациозностью. И вскоре богатый и влиятельный шевалье де Жанц, бывший лет на сорок старше ее, приметил молодую танцовщицу и стал ее любовником.

Через него Фанни познакомилась с Меттернихом и часто виделась с графом Прокеш-Остеном, близким и неразлучным другом Орленка.

После смерти своего покровителя в 1832 году она стала любовницей одного берлинского танцора. После того как Фанни поселилась в Париже, она стала вести себя очень примерно и разумно и не имела одновременно более трех любовников, что для танцовщицы в те времена считалось чуть ли не верхом целомудрия.

Ибо театр «Опера» славился тем, что его женская половина труппы состояла из пылких грешниц, отчаянных потаскух и бесстыдных куртизанок.

Когда одна из них, Полина Дюверне, отказалась от ста тысяч франков, предложенных ей неким русским вельможей, против нее выступил с осуждением весь кордебалет.

– Никогда ты не станешь великой балериной, – заявили ей подруги.

И тогда она поспешила реабилитировать себя, но, следует признать, довольно любопытным способом. Спустя некоторое время, когда некий пылкий молодой секретарь посольства предложил ей свою жизнь, она ответила нежно:

– Все это только слова, мсье. Я уверена, что если я попрошу подарить мне ваш зуб, вы откажете мне в этом.

Молодой человек помчался к дантисту и вернулся к балерине с зубом в руке. А чтобы доказать ей, что зуб этот не был где-нибудь куплен, он открыл рот.

– Ах, бог мой, – воскликнула балерина. – Вы ведь ошиблись. Я же хотела нижний зуб!

Несчастный влюбленный упал в обморок…

Фанни Эльслер не походила на этих танцовщиц. Она не была падкой на деньги. Кроме того, она отличалась от своих подруг этаким изысканным языком, к которому приобщилась во время жизни с шевалье Жанцем, что поражала своими знаниями многих журналистов.

Она также довольно грамотно писала, что было большой редкостью для того времени. В качестве примера приведем ставшую знаменитой записку некой балерины своему любовнику:

«Наш рибенок у мир. Приди па раньши. Мине нада тибе видить».

Нет, Фанни Эльслер отнюдь не была заурядной танцовщицей.

А вот была ли она любовницей Наполеона II?

Историки, уверенные в том, что эта связь все же имела место, в первую очередь ссылаются на то, что герцог Рейхштадтский жил в Шенбрунне намного свободнее, чем это принято считать. Они утверждают, что он часто посещал балы, и цитируют высказывания графа Прокеш-Остена:

«Однажды он рассказал мне, что накануне вечером он с графом Морисом Эстергази, чей веселый нрав был так ему по душе, надев маски, отправились на бал, а потом пошли проводить графиню X…[43] и довели ее до самого дома, где собралось много гостей, которые там веселились и танцевали. Для всех гостей эти две маски так и остались загадкой, разгадку к которой знала одна только хозяйка дома. Герцог не скрывал, что совершил весьма легкомысленный поступок, но сказал, что не смог удержаться от искушения сделать что-либо для того, чтобы при дворе его не считали ни на что не способным. К счастью, про это никто не узнал, и в этом я смог убедиться позднее, хотя в то время мне это и показалось невозможным»[44].

Эта свобода, позволявшая молодому герцогу покидать дворец и волочиться за юбками, кому-то может показаться странной. Некоторые историки видят в этом один из главных элементов дьявольского плана Меттерниха. По мнению этих историков, австрийский министр, зная о слабом здоровье принца, якобы намеренно подталкивал его вести столь разгульный образ жизни для того, чтобы ускорить его кончину. Один из современников подтверждает это: