Ежевичная водка для разбитого сердца

– Привет… – робко сказала я (голосом, который был октавы на три ниже моего). Максим повернулся ко мне и широко улыбнулся. Один мой глаз был закрыт лапкой Ти-Гуса, но и в другом он мог прочесть весь мой конфуз.

– Ну, как оно утром? – спросил он, посмеиваясь.

– Надо ли отвечать?

Он покачал головой сокрушенно и весело, и я закрыла свободный глаз рукой.

– Ох, какой стыд… какой стыд…

– Да нет…

– Да, стыд… такой стыд, что дальше некуда!

Я помнила мой звонок, потом приход Максима – я открыла дверь и буквально набросилась на него со всей элегантностью и сдержанностью, на какие была способна после четырех? пяти? восьмидесяти коктейлей? Остаток вечера всплывал у меня в памяти урывками: неловко срываемая одежда, улыбка Максима, мои губы на его шее, наши сплетенные тела на…

– Ой, мамочки! – ахнула я. – Кэт и Нико вернулись?

– Не думаю…

– Надо срочно прибраться.

Мы трахались практически на всех поверхностях в квартире – отрывочные картинки в моем мозгу были бы (при других обстоятельствах) в высшей степени эротичными, но в моем нынешнем состоянии каждая била наотмашь. Стол в столовой – трах! Диван – трах! Рабочий стул Нико – трах! Стена перед большим зеркалом – трах!

– Ох, какой стыд… такой стыд, что ДАЛЬШЕ НЕКУДА! – повторила я и поднялась слишком быстро. – А-а-а… – простонала я и снова села.

– Да перестань, – сказал Максим, все еще смеясь.

– Ты что? Я звоню тебе в… не помню, в котором часу, зову в гости, я вдрызг пьяна, и…

– Эй! Разве похоже, что я жалуюсь?

– Нет, но… – Я легла на спину, отчего снова страшно заболела голова. – Ты, наверно, считаешь, что я последняя…

Я не закончила фразу, не в силах найти слово, которое отразило бы мою спутанную мысль.

– Брось… – сказал Максим, садясь в постели и прижимая к себе кота, который заходился счастливым мурлыканьем. – Ты можешь злиться на себя, но… – Он посмотрел на меня с насмешливой улыбкой. – Тебе, я вижу, и так не в дугу, короче… если хочешь вдобавок есть себя поедом, давай. Только не взваливай это на меня.

Он говорил не сердито и не сурово, скорее – решительно и убежденно. Он не видел ничего плохого или смешного в случившемся, кроме разве что моей собственной реакции. Я почувствовала себя глупо, но стало немного легче. Я снова попыталась встать, крепко держась за лоб, как будто это могло помочь. Максим смотрел на меня, откровенно потешаясь.

– Я помогу тебе, – сказал он.

– Нет! Нет-нет…

– Это прямо обалдеть, как же ты любишь страдать! Не хочу напоминать тебе о плохом, короче, я видел тебя вчера и представляю, как раскалывается у тебя голова сейчас.

Я застонала при одном упоминании о том, что он видел меня вчера.

– О-о-ооох… как ты мог… – Я сделала неясный жест, пытаясь, чтобы он вышел недвусмысленным. – С женщиной в таком состоянии?

– Позволь мне открыть тебе большой секрет о мужчинах и их отношении к женщинам в состоянии опьянения…

Я снова жалобно застонала, натягивая свитер и легинсы, валявшиеся на полу.

– По идее, – добавил Максим, – стыдно должно быть мне. Это же я воспользовался моментом твоей слабости.

– А ведь правда!

– Ну вот. Короче, дашь ты мне тебе помочь?

Я обернулась и посмотрела на него. В его больших глазах действительно не было и тени осуждения. Ну конечно, сказала я себе. Самый непринужденный и продвинутый парень в городе. Но от этой непринужденности, действовавшей мне на нервы неделю назад, сейчас почему-то было хорошо. Я кивнула и медленно поднялась.

Нанесенный квартире урон оказался меньше, чем я боялась. Я быстро обошла гостиную и подобрала два валявшихся презерватива, возблагодарив небо, младенца Иисуса и святого покровителя пьяных женщин, что Ной не вернулся раньше и не нашел их до меня. Максим в джинсах и футболке (вчера я не обратила никакого внимания на его одежду, но сегодня была почти разочарована, не увидев коричневых вельветовых штанов) ходил между гостиной и кухней, ставя на место мебель. Меньше чем через четверть часа все следы наших игрищ были уничтожены, а в квартире приятно пахло кофе.

– Ты сварил кофе? – поразилась я.

– Подумал, что тебе это не повредит…

– Спасибо… Я… Ты…

Мне хотелось побыть одной, чтобы переварить чувство вины, стыд и похмелье, но какая-то часть меня не хотела, чтобы он уходил. Я знала: оставшись одна, я снова начну анализировать (более трезво на сей раз) каждую секунду моего обеда с Флорианом – а это, с моими обнаженными нервами, большого удовольствия не сулило. Странно, подумала я, глядя, как Максим снимает с плиты кофейник из нержавейки. Пока он здесь, можно подумать, что мне не так уж плохо.

– Выпьешь кофе? – спросила я.

– Ты уверена? Если выставишь меня за дверь, я не обижусь.

– Нет… нет, я уверена.

Еще не было десяти, Катрин, Никола и Ной вернутся не раньше полудня. Мы расположились на залитом солнцем диване, и я рассказала Максиму о моей несчастной любви.

– Дерьмово, – сказал Максим, когда я закончила.

– Ага. Дерьмово.