Эзопов язык в русской литературе (современный период)

В чем, например, принципиальное отличие «Нового мира» 1960‑х годов от тех разделов американской печати, которые специализируются на сенсационных разоблачениях бюрократической коррупции, злоупотреблениях корпораций и т. п.? В чем отличие, иными словами, эзоповских писателей от muckrackers294 типа Джека Андерсона, чьи статьи так любит перепечатывать советская пресса? Джек Андерсон добывает и доставляет читателю разоблачительную информацию, тогда как эзоповский писатель намекает на информацию, скорее на сумму информации, которая читателю уже известна по опыту, по слухам или благодаря другим каналам (например, зарубежным радиопередачам). В одном из сатирических журналов в 1906 году была помещена, например, басня Шмидова «Свинья, овес и мужик»:

Свинья в овес случайно забежала.
Дурного сделав там немало…
Пришел мужик и, взяв дубину, —
Без думы дальней выгнал он скотину.
Нравоученье хочешь знать —
Свиней повсюду надо гнать295

.

Если читатель уже знал, что министр внутренних дел Дурново оказался замешан в незаконной спекуляции овсом и что император Николай II на представленном ему докладе написал резолюцию: «Убрать эту свинью», – тогда этот читатель мог понять иносказание басни. Но если читатель уже знал – зачем сочинение? Зачем в журналах той поры все эти бесчисленные каламбуры с именем и саном самодержца – «колюшка» (мелкая рыбешка и пренебрежительное от Николай), «Самозванов» (рифмуется с Романов и намекает на незаконность самодержавия), «автор романов» (каламбур) и т. д., и т. п.? На вопрос «зачем?» Чуковский дает несколько наивный ответ:

До девятого января многие русские люди относились к Николаю с состраданием, считая его слабым, несчастным, но добрым. После девятого января – любовь заменилась презрением и ненавистью. Так как писать о царе было запрещено, то газеты и журналы стали прибегать ко всевозможным уловкам, чтобы уязвить Николая (выделено мной. – Л. Л.)296.

Безусловно, это неверно. Смысл и оправдание эзоповского искусства в том же, о чем говорил Выготский в заключение своего классического анализа басен Крылова в «Психологии искусства»:

…аффективное противоречие и его разрешение в коротком замыкании противоположных чувств составляет истинную природу нашей психологической реакции на басню. <…> Разве не то же самое разумел Шиллер, когда говорил о трагедии, что настоящий секрет художника заключается в том, чтобы формой уничтожить содержание? И разве поэт в басне не уничтожает художественной формой, построением своего материала того чувства, которое вызывает самым содержанием своей басни?297

1.2. В самом деле, что является темой русских эзоповских произведений? Ровным счетом то же самое, что служит темой и в произведениях противопоставленного рода литературы – пропагандистской: государственная власть во всех ее проявлениях. Пропаганда эту власть защищает, эзоповская литература атакует. В эстетико-идеологической системе пропаганды это – тема сакральная настолько, что некоторые ее моменты объявляются табу (например, в дореволюционных законах о цензуре запрещалось обсуждение личности и деяний царя и членов царской семьи; не критика, а вообще – обсуждение)298. В то же время, как мы видели в предыдущем разделе этой главы, эзоповские приемы, наиболее часто применяемые для трактовки самого сакрального элемента темы власти, – пародия, каламбур, игра рифмами, то есть приемы по своей природе наиболее несерьезные, игровые, снижающего характера, по Бахтину – карнавальные: в сознании читателя они обрушивают понятие из сакрального «верха» в вульгарный «низ» и производят таким образом юмористический катарсис299.

Последнее бахтинское положение отлично иллюстрируется серией анекдотов о Ленине, которые распространились в последние два десятилетия. С формальной стороны большинство из этих анекдотов отличаются нехарактерной для жанра примитивностью (вплоть до полного отсутствия) фабулы, острого сюжетного поворота, который обычно и ценится в анекдоте. Отсутствие фабулы, фокусировка на стилевой стороне делает невозможным перевод на иностранный язык такого, к примеру, анекдота: