«Меня никогда не интересовала клубная жизнь, – говорит Троуэр. – Я шел в клуб, находил себе кого-нибудь и поскорее сваливал, чтобы заняться сексом. Мне не близка танцевальная сцена. Я воспринимал ее как нечто, возникшее для поиска секса. Мне нравилось техно, если оно выносило мозг, но это не имело особого значения. Я считал, что такая музыка слишком полагается на старый мамочкин ритм[139]
, как говорил Капитан Бифхарт. У техно есть досадное свойство всасывать в себя музыкальные вкусы людей, словно какая-то сраная черная дыра. Некоторые мои друзья с очень широкими музыкальными вкусами в какой-то момент стали слушать только это бум-ца-бум-ца, занудное до слез. Когда в работы Бэланса и Слизи начал просачиваться дух эйсид-хауса и рейва, я пришел в ужас! Трек „The Snow“ – пустая трата времени, звучит как допотопная танцевальная музыка, я даже не обратил бы на него внимания, если услышал бы в клубе вместе с каким-нибудь другим танцевальным дерьмом. Слава богу, влияние клубной музыки на Coil было непродолжительным, но у нас об этом были, что называется, „жаркие дебаты“. Наверное, парни считали меня унылым задротом, но я был уверен, что они превращаются в завсегдатаев диско, употребляющих столько экстази, что уже не способны отличить хорошее от плохого. В техно слишком много усредненности, мне не нравилось, что оно затягивает моих друзей, чья индивидуальность растворяется в каком-то жалком „движении“. В какой-то момент Бэланс и Слизи почувствовали то же самое, оставив танцевальную музыку и взяв более новаторский, личный курс, которого придерживаются и поныне». «Это могло быть массовым умопомрачением, – соглашается Бэланс. – Но нам казалось правильным какое-то время понаблюдать за ним».Работа над альбомом 1991 года
Бэланс вспоминает, как ему привиделись остовы личинок, вздымающиеся словно огромные мумии. В другой день аппаратная превратилась в один из залов Британского музея, и через нее рядами промаршировали трехметровые амазонки и вавилонские цари. «Я видел, как они сидят там, касаются друг друга, беседуют, – рассказывает Бэланс. – Все отчетливо ощущали, что в рубке что-то происходит. Мы со Стивом сидели и смотрели на всех этих существ, притворяющихся богами, и Стив сказал: ну их к черту, не пойдем туда. И мы не заходили четыре дня. Помню, смотрю я на карри, а из него вылезает крот. И тут я понял, что смотрел на еду так долго, что она покрылась мшистой плесенью. Четыре дня мы боялись войти в аппаратную, потому что там сидели эти цари и дергались».
«Мы лежали в охренительном наркотическом оцепенении в соседней комнате, примыкающей к аппаратной, и да, нас действительно посещали какие-то существа, – подтверждает Троуэр. – Но при галлюцинациях фигуры и лица обычно мерцают, возникая и пропадая, а эти разрастались и заполоняли все помещение, не исчезая даже тогда, когда вы смотрели прямо на них. Через окно в студию, где Слизи сводил один из треков, друг за другом проходили цари и святые. Я видел ацтеков и викингов. Мы с Бэлансом обратили внимание, что каждый новый персонаж выглядит для нас совершенно одинаково. Мы лежали и сравнивали то, что видим, придя к выводу, что у нас произошло слияние сознаний. Эти виде́ния столь же легко поддавались проверке, как цвет автомобилей на улице средь бела дня. Вы видели фигуру, а другой описывал ее именно такой, какой она была для вас. Дело не в силе внушения: у нас было много времени, чтобы разобраться в происходящем, и оно тут ни при чем. Этот опыт расчистил мне путь к более всеобъемлющему мистическому мировоззрению после долгого периода блуждания в экзистенциальной пустоте, во время которого мой ум бесконечное число раз упирался в тупик. Сессии записи