Ф. И. О. Три тетради

3. В опыте Иисусовой молитвы речь идет о повторении не абы какого имени, а Имени особенного, собственного среди собственных и одновременно как бы и не собственного, ибо имя собственное, по словарному определению, является «именем кого-то, обозначением единичного предмета и лица, часто безо всякого отношения к его признакам», а тут произносится имя Бога. Постоянное повторение святого имени того, кто «смертью-смерть-попрал», согласованное с дыханием и приравненное к нему, физиологически и психологически «настроенное», превращает человека в существо духовное, то есть лишенное эго и становящееся сосудом чистой радости. Человек становится святым. В некотором смысле даже не важно, понимает человек, что он повторяет, или нет. В тех же «Откровенных рассказах» странник выслушивает признание некоего капитана о том, как он читал, по совету одного старца, Евангелие против алкоголизма, мало что в нем понимая (ибо по-славянски). Но, по мнению старца, это было и не так важно, ибо священный текст читался «против» бесов и пониматься должен был не читающим его, а этими самыми бесами; а они-то уж точно всё прекрасно понимали (и спасались бегством). От такого непонимающего чтения («глупой» славянской молитвы) полшага до магии и предрассудка, но в другую сторону другие полшага до душевного исцеления, ибо есть в этом непонимании, как и в этом повторении, высокая степень доверия, веселая интуиция бессмертия. И вот тут русский странник и Теннисон хоть и косвенно, но встречаются.

4. У Теннисона поэт повторяет свое собственное имя. Что же это такое? Пароксизм нарциссизма? Как у Маяковского в поэме «Владимир Маяковский»: а иногда мне больше всего нравится моя собственная фамилия? Но нет, отнюдь не чувство соблазнительной зеркальности руководит Теннисоном. Не оно позволяет смеяться над смертью. А что же тогда? «Что в имени тебе моем?» Ведь оно смертно. «Оно умрет, как звук…»

5. В юности мой муж многократно ездил в Индию и подолгу там жил, принимая участие в работе одной из редких философско-мистических школ Адваиты, допускавших мирян и иностранцев. Именно из уст наставника этой школы он впервые услышал этот отрывок Теннисона. В книге записанных на магнитофон (что редко), распечатанных и, по счастью, опубликованных (что еще реже) бесед отца этого наставника (на английском языке), бывшего также учителем Адваиты, есть глава под названием «Имя», поясняющая то, к чему интуитивно пришел Теннисон.