Ф. И. О. Три тетради

И трудовая книжка, из которой становится ясно, что бабушка, врач-невропатолог (это я знала с детства, ибо играла ее молоточками для простукивания коленок), работала в 1943‐м в Центральном институте курортологии; в 1944–1946 – в Нейрохирургическом институте (старшим научным сотрудником, а потом врачом сектора клинической нейрохирургии); в 1946–1950 – во 2‐м Медицинском институте, в клинике нервных болезней, откуда в 1950 году она была уволена «ввиду несоответствия занимаемой должности». С 1951 года она работала врачом-невропатологом в поликлинике МИИ СССР, с 1953 года – разгар дела врачей – во 2‐й Городской клинической больнице им. Вейсброда, а в 1957‐м вышла на пенсию.

Когда я, учась в университете, в 1984 году сдавала экзамен по «военной медицине», бабушка, которой было тогда 83 года, меня к нему готовила, проговаривая назубок все названия костей и мышц, в том числе на латыни, и объясняя мне систему кровообращения и прочие заумности, которые я в моей дырявой голове донесла, не расплескав, только до места сдачи экзамена. Но все это с темой, которая меня здесь занимает, мало связано. А вот что интересно, так это то, что дедушка с бабушкой, прожив вместе 35 лет, никогда официально не поженились. И когда моему отцу понадобилось подтвердить тот факт, что женщина по имени «Ярхо, Раиса Вениаминовна» приходится ему матерью, ему в этом отказали; ибо женщина, родившая его (по свидетельству о рождении), звалась «Шейнблат, Раиса Вениаминовна»: что тоже было, как мы видели, полуправдой. «Когда я спросил ее, как же она стала Ярхо без регистрации брака – продолжает мой отец в «Осколках памяти» – да еще поменяла и имя, и отчество, мать рассказала, что в 1930 году, когда начали выдавать первые советские паспорта, был такой беспорядок, что можно было получить паспорт на любые имя-фамилию безо всяких документов».

6. И что, право, за фамилия такая: Ярхо!?

В Библии есть раб-египтянин по имени Ярха, женившийся на дочери Шешана (1 Пар. 2: 34), от них произошло многочисленное потомство, вошедшее затем в состав колена Иудина: час от часу не легче.

7. А у меня вопрос: почему стала она Вениаминовной? Вениамином ведь был не отец, а муж. Не записалась ведь она «Раисой Вениаминовной Ярхо» как его дочь?! Но, похоже, все сестры Шейнблат записались «Вениаминовнами» значительно раньше. Как вообще в 1930 году произошло превращение «иудейского вероисповедания» в «еврейскую национальность»? И почему она (да и дедушка) не записалась, скажем, «Ярховыми» и русскими?

Интересно, что в семье бабушки, то есть у сквирских Шейнблатов (отец Эль-Бенцион Шейнблат тоже двоится: был он вроде бы школьным учителем, а потом оказывается, что кантором в синагоге, а может быть, и тем и этим?) из четырех сестер одна стала «выдавать себя за русскую», вышла замуж за генерала, взяла его фамилию и с семьей отношений не поддерживала. Ее дружно презирали. То есть воспитывать ребенка как русского было хорошо, а выдавать себя за русского было плохо. Все дело в предлоге…

28 марта

1. О бабушке Рае у меня остались замечательно приятные детские воспоминания. Мне у нее жилось как в Ра(ю). Но лишь одно из них неким косвенным образом может пригодиться для разбираемого тут вопроса. Два года Олю Ярхо отправляли с детским садом на три долгих летних месяца в деревню Конобеево. Родители туда приезжали редко, всего лишь раз или два за лето. Однажды вместо мамы-папы приехала бабушка. Она привезла апельсины, из которых один закатился под тумбочку, и О. Я. его там обнаружила в какой-то особенно острый момент детского летнего одиночества (наказали или сама спряталась) и, сидя на койке в сумеречной палате, стала его чистить, а апельсин стал пахнуть.

Много лет спустя я прочитала повесть Василия Аксенова «Апельсины из Марокко», не зная ни того, что Аксенов был «евреем по национальности», ни того, что эти «марокканские» апельсины были на самом деле израильскими, а что в Марокко на них лишь наклеивали этикетки, ибо у Израиля СССР ничего покупать не мог. Аксенов наверняка это знал, ибо его герои едут за этими апельсинами как за высшим благом, словно паломники в Иерусалим, и там, в очереди за апельсинами, их ожидает величайшее чудо любви и столь же величайшее разочарование.