Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников

удалось увидеть Гарибальди очень близко, и мой муж нашел, что у итальянского

героя чрезвычайно симпатичное лицо и добрая улыбка.

Интересуясь Конгрессом мира, мы пошли на второе его заседание и часа

два слушали речи ораторов. От этих речей Федор Михайлович вынес тягостное

впечатление, о котором писал к Ивановой-Хмыровой следующее: "Начали с того, что для достижения мира на земле нужно истребить христианскую веру, большие

государства уничтожить и поделать маленькие, все капиталы прочь, чтобы все

было общее по приказу и пр. Все это без малейшего доказательства, все это

заучено еще двадцать лет тому назад наизусть, да так и осталось. И главное, огонь

39

и меч, - и после того как все истребится, - то тогда, по их мнению, и будет мир"

{36}.

К сожалению, нам в скором времени пришлось раскаяться в выборе

Женевы местом постоянного житья. Осенью начались резкие вихри, так

называемые bises, и погода менялась по два, по три раза на дню. Эти перемены

угнетающе действовали на нервы моего мужа, и приступы эпилепсии значительно

участились. Это обстоятельство страшно меня беспокоило, а Федора

Михайловича удручало, главное, тем, что пора было приниматься за работу,

частые же приступы болезни сильно этому мешали.

Федор Михайлович осенью 1867 года был занят разработкою плана и

писанием романа "Идиот", который предназначался для первых книжек "Русского

вестника" на 1868 год {37}. Идея романа была "старинная и любимая - изобразить

положительно прекрасного человека", но задача эта представлялась Федору

Михайловичу "безмерною" {38}. Все это действовало раздражающе на моего

мужа. На беду, к этому у него присоединилась тревожная, хотя и вполне

неосновательная, забота о том, как бы я не соскучилась, живя с ним вдвоем, в

полном уединении, "на необитаемом острове", как писал он письме к А. Н.

Майкову {"Биография и письма", стр. 180. (Прим. А. Г. Достоевской.)} {39}. Как

ни старалась я его раз убедить, как ни уверяла, что я вполне счастлива и ни чего

мне не надо, лишь бы жить с ним и он любил меня но мои уверения мало

действовали, и он тосковал, за чем у него нет денег, чтобы переехать в Париж и

доставить мне развлечения вроде посещения театра и Лувра {Idem, стр. 181.

(Прим. А. Г. Достоевской.)}. Плохо знал меня тогда мой муж!

Словом, Федор Михайлович сильно захандрил, и тогда, чтобы отвлечь его

от печальных размышлений, я подала ему мысль съездить в Saxon les Bains и

вновь "попытать счастья" на рулетке. (Saxon les Bains находятся часах в пяти езды

от Женевы; существовавшая там в те времена рулетка давно уже закрыта.) Федор

Михайлович одобрил мою идею и в октябре - ноябре 1867 года съездил на

несколько дней в Saxon. Как я и ожидала, от его игры на рулетке денежной

выгоды не вышло, но получился другой благоприятный результат: перемена

места, путешествие и вновь пережитые бурные {Письмо ко мне от 17 ноября 1867

года. (Прим. А. Г. Достоевской.)} впечатления коренным образом изменили его

настроение. Вернувшись в Женеву, Федор Михайлович с жаром принялся за

прерванную работу и в двадцать три дня написал около шести печатных листов

(93 стр.) для январской книжки "Русского вестника".

Написанною частью романа "Идиот" Федор Михайлович был недоволен и

говорил, что первая часть ему не удалась {40}. Скажу кстати, что муж мой и

всегда был чрезмерно строг к самому себе и редко что из его произведений

находило у него похвалу. Идеями своих романов Федор Михайлович иногда

восторгался, любил и долго их вынашивал в своем уме, но воплощением их в

своих произведениях почти всегда, за очень редкими исключениями, был

недоволен.

Помню, что зимою 1867 года Федор Михайлович очень интересовался

подробностями нашумевшего в то время процесса Умецких {41}. Интересовался

до того, что героиню процесса, Ольгу Умецкую, намерен был сделать (в

40

первоначальном плане) героиней своего нового романа. Так она и занесена под

этой фамилией в его записной книжке. Жалел он очень, что мы не в Петербурге, так как непременно отозвался бы своим словом на этот процесс.

Запомнила также, что в зиму 1867 года Федор Михайлович чрезвычайно

интересовался деятельностью суда присяжных заседателей, незадолго пред тем

проведенного в жизнь. Иногда он даже приходил в восторг и умиление от их

справедливых и разумных приговоров и всегда сообщал мне все выдающееся,

вычитанное им из газет и относящееся до судебной жизни {42}.

Время шло, и у нас прибавлялись заботы о том, благополучно ли

совершится ожидаемое нами важное событие в нашей жизни - рождение нашего

первенца. На этом предстоящем событии сосредоточивались главным образом

наши мысли и мечты, и мы оба уже нежно любили нашего будущего младенца. С

общего согласия решили, если будет дочь - назвать Софией (назвать Анной, как

желал муж, я отказалась), в честь любимой племянницы мужа - Софии

Александровны Ивановой, а также в память "Сонечки Мармеладовой", несчастия

которой я так оплакивала. Если же родится сын, то положили назвать Михаилом, в честь любимого брата мужа, Михаила Михайловича.

С чувством живейшей благодарности вспоминаю, как чутко и бережно