Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников

Заговорил он со мной совершенно неожиданно и при самых удручающих

для меня обстоятельствах.

Это было в следующее за тем утро, когда мы только что начинали новый

нумер, и Федор Михайлович сидел в типографии, беседуя с Т. И. Филипповым о

значении письма вселенского патриарха. В контору при них зашел некто NN.

Впоследствии мне приходилось встречать его имя в печати. Он поместил даже -

не помню где - свои воспоминания о Достоевском, но тогда это был просто юркий

91

молодой человек, довольно смазливой наружности, очень незлобивый и... очень

недалекий. Не знаю, зачем он, состоя в кандидатах на судебную должность,

посещал типографию Траншеля. Быть может, бедняк просто заходил туда

отогреться или в надежде заполучить какой-нибудь заработок. По крайней мере, он часто жаловался тогда на свою нужду и однажды обратился ко мне, умоляя

"спасти его от голодной смерти", - просмотреть написанный им рассказ и

попросить Г. К. Градовского напечатать его в "Гражданине". Рассказ этот был

помещен тогда же "в виде субсидии человеку с высшим образованием", как

ответил мне тогдашний редактор журнала. С тех пор этот NN возымел

обыкновение - чуть не ежедневно - по дороге в окружной суд заходить к

Траншелю, и непременно со связкой соленых сушек из булочной Филиппова,

которые тут же при нас и съедал в виде завтрака, болтая с корректором и со мною.

Корректора в этот день не было - "запил", - и NN с мешком сушек и с

обычной своей болтовней подсел ко мне. Напрасно показывала я ему глазами на

Достоевского и Филиппова, которым болтовня его, очевидно, мешала

разговаривать, так как Федор Михайлович поминутно оглядывался на нас, а

Филиппов иронически улыбался, - ничто не помогало.

- Кто это рядом с вами? - быстро зашептал вдруг NN. - Скажите,

пожалуйста, кто? - не отставал он, не обращая никакого внимания на все мои

мины и пантомимы.

Я оторвала чистый клочок от корректурного листка и написала ему:

Достоевский.

Он вытаращил глаза:

- Да-а?! Не может этого быть!..

И, прежде чем я успела перевести дух, он, набросив pince-nez {пенсне

(франц.).}, уже подлетел прямо к Федору Михайловичу.

- Мсьё Дост_о_евский? - развязно проговорил он, заглядывая ему в лицо.

Федор Михайлович встал с вопросительным недоумением и торопливо

застегивая свой длинный черный английский сьют.

- Достоевский! - поправил его Федор Михайлович. - К вашим услугам. Что

прикажете?

- Очень приятно познакомиться! Я - NN. - И он так же развязно, сияя

добродушным самодовольствием, первый протянул руку. Федор Михайлович

молча подал ему свою - и тем кончилось дело.

Я не знала, куда деваться от стыда, - так это вышло неуместно, нелепо,

смешно. Одна мысль, что меня могут заподозрить в близком знакомстве с этим, развязным господином, доводила меня до отчаяния. Этот NN вообще был для

меня каким-то кошмаром. Он же торчал тут подле меня, когда Писемский

диктовал мне вставки в корректуру своей комедии "Подкопы" {11} и в

благодарность за этот труд на прощанье пожелал мне с улыбкой "хорошего

женишка"... Теперь опять улыбается Филиппов и хмурится Федор Михайлович...

И все из-за этого глупого, бестактного болтуна! Мне думалось тогда, да и теперь

тоже думается, что в присутствии такого писателя, как Достоевский, не только

нельзя было говорить пустяков или пошлостей, но даже думать о чем-нибудь

92

вздорном было стыдно, грешно; a NN, торопливо глотая сушку за сушкой, как ни

в чем не бывало бормотал мне с умильными взглядами:

- Что это какая вы нынче сердитая? И разговаривать не хотите. Делать

нечего, я уйду... Ух, какие у вас сегодня руки горячие! Что это у вас, лихорадка, должно быть?..

Терпение мое истощилось, и я со злостью и заикаясь почти прокричала

ему:

- Оставьте меня в покое, пожалуйста! Разве вы не видите, что вы мне

работать мешаете?!

NN благополучно исчез.

- Какой красивый молодой человек! - не без коварства пустил ему вслед

Филиппов.

- Пренахальненький человечек! - заметил Федор Михайлович, как бы в

подтверждение моему восклицанию.

И когда Филиппов ушел и мы остались вдвоем в ожидании корректуры,

Федор Михайлович встал и, пододвинув свой стул к бюро, за которым я работала, обратился ко мне с вопросом:

- Ну скажите мне, что вы здесь делаете? Знаете вы, зачем вы живете?

В первую минуту я растерялась от неожиданности, но, кое-как овладев

собой, я отвечала, что приехала в Петербург учиться.

- Чему же вы здесь хотите учиться? И где?..

- Хочу высшего образования... А учусь с помощью книг. Я хожу в

Публичную библиотеку.

- Но зачем вам это высшее образование? Думали вы об этом?

И в голосе и в лице у него было при этом что-то язвительное: он не только

как будто допрашивал, но и судил, обличал...

Я молчала. Сказать ему, что высшее образование дает высшее счастье - он

скажет: "А думали вы, что такое счастье?" Я думала, но не сумела бы ответить, и

все ответы казались мне теперь непроходимо глупыми, особенно после этого

глупого приключения с NN. Но, в конце концов, я все-таки ответила и даже

сказала самую сокровенную мою мысль.

- Я хочу писать... заниматься литературой, - робко пролепетала я. И - к

удивлению - Федор Михайлович не засмеялся.