Ф. В. Булгарин – писатель, журналист, театральный критик

«Петр Иванович Выжигин» вышел в весьма сложный исторический момент – в первые месяцы 1831 г. Польское восстание еще продолжалось – и именно в эти дни Булгарин по требованию правительства поместил в «Северной пчеле» первые отчеты о происходящем, стремясь умерить пыл поляков и уверяя русскую публику в лояльности монарху большей части населения Польши и западных окраин империи[1070]. В то же время, подчеркивая свою преданность правительству, Булгарин испрашивал у царя через графа Бенкендорфа разрешение напечатать сообщение об официальном одобрении романа о 1812 г.: «Представляя при сем программу вновь написанного мною и уже печатаемого романа под заглавием Петр Иванович Выжигин, – писал журналист, – всенижайше прошу ваше высокопревосходительство об исходатайствовании мне у всемилостивейшего государя императора высочайшего соизволения украсить список подписавшихся на сию книгу священным именем его императорского величества»[1071]. Булгарин оправдывал свой запрос особым политическим контекстом, сопровождавшим появление романа из печати: «Ныне, когда многие из соотечественников моих по справедливости лишились милостей своего государя, да позволено мне будет показать свету, что я все счастье жизни своей полагаю в благосклонном взоре всеавгустейшего монарха»[1072]. По выходе сочинения в свет имени царя в списке подписчиков не оказалось, но 3 января 1831 г. на первой странице «Северной пчелы» Булгарин поместил письмо Бенкендорфа, в котором император давал согласие на поднесение ему этого романа. Бенкендорф, как узнали читатели газеты, писал Булгарину: «Я имел счастье докладывать Государю Императору письмо ваше о выходящем вновь в свет романе вашем, под заглавием: Петр Иванович Выжигин, и его Величество Всемилостивейше соизволяет на принятие оного, почему и прошу вас, Милостивый Государь, прислать мне сие сочинение, для всеподданнейшего представления, как скоро оное выйдет из печати»[1073]. Отношение Николая к Булгарину не всегда было благожелательным. Несмотря на это, журналист, публикуя письмо, устами Бенкендорфа информировал своих читателей о том, что царь ценил и одобрял его творения: «При сем случае, – писал Бенкендорф, – Государь Император изволил отозваться, что Его Величеству весьма приятны труды и усердие ваше в пользе общей, и что Его Величество, будучи уверен в преданности вашей к Его особе, всегда расположен оказывать вам милостивое свое покровительство». Наконец, Бенкендорф сообщал Булгарину, что сам царь дал согласие на то, чтобы сообщить публике о полученном одобрении: «Уведомляя вас с особенным удовольствием о сем благосклонном отзыве Его Императорого Величества, с представлением права дать оному гласность, имею честь быть, и пр.»[1074].

Публикация этого письма, вместе с серией рекламных анонсов нового романа о 1812 г., стала частью сознательной идеологической стратегии журналиста[1075]. Впрочем, его попытка получить официальное одобрение романа не укрылась от Пушкина, писавшего несколькими месяцами позже Вяземскому, что Булгарин «плутовством выманил рескрипт Петру Ивановичу Выжигину» и «продает свои сальные пасквили из-под порфиры императорской»[1076]. Как известно, реализации идеологических планов Булгарина активно препятствовала своими статьями и эпиграммами группа «литературных аристократов»[1077]. Речь идет о Пушкине с его рецензией на «Записки» Видока, опубликованной в «Литературной газете» в 1830 г., и памфлетом, помещенным в газете «Молва» и подписанным псевдонимом Феофилакт Косичкин. Однако не только литературные аристократы в этот период атаковали Булгарина. М. А. Максимович, стремясь дискредитировать журналиста, напоминал об участии Булгарина в войне 1812 г. на стороне французов[1078]. Именно эта биографическая подробность, о которой знали не все читатели Булгарина, могла повлиять на его репутацию. Дело, впрочем, заключалось в том, что эпиграммы «литературных аристократов» и полемические статьи, направленные против Булгарина, циркулировали среди нескольких сотен читателей, а численность булгаринской публики измерялась тысячами. Тираж «Телескопа» колебался между 400 и 600 экз., не говоря уже о небольших тиражах «Литературной газеты». Напротив, «Северная пчела» расходилась в то время не менее чем в 4 000 экз.[1079] Попытка Булгарина представить официальную версию событий 1812 г. имела, следовательно, все шансы на успех, а усилия «литературных аристократов» и авторов «Телескопа» дискредитировать роман и его автора были обречены на неудачу.

2