Фабрика мертвецов

— Герр коммандирен, я даже по окрестностям поездил, поискал, никаких следов! Вы уверены, юноши, что негодяй уехал на паро-телеге? Ох, майн готт, что здесь у вас?

— Никаких следов… — не отвечая на удивленный возглас немца, повторил Митя. Враз исчезнувшие следы — знакомо-то как!

Отец испытывающе посмотрел на него и спрыгнул в яму с двумя детскими скелетами.

— Аркадий Валерьянович, что вы делаете? — всполошился Свенельд Карлович, что-то удивленно каркнул по-немецки герр Лемке, но отец уже наклонился над телами… и выдернул нож.

Тот выскользнул без малейшего сопротивления, легко и плавно, точно из ножен. Митя с ужасом зажмурился… и не открыл глаза, даже когда услышал рядом шаги. Шаги стихли. Митя тяжко, обреченно вздохнул и приоткрыл один глаз.

Отец стоял рядом — и держал нож в руке. С коротким — как раз в ножнах под рукавом носить, отблескивающим серебром лезвием и ухватистой костяной рукоятью.

— Твой? — тихо сказал отец. — Ты их упокоил?

— Нет. — коротко и зло отрезал Митя. — Не я.

— Почему ты мне все время врешь? — снижая голос до почти неслышного шепота, также зло спросил отец. — Это ведь… подвиг, Митька! Ты всех спас — не только нас, но и жителей этой деревеньки, мертвяки бы потом туда пошли.

— Вот именно. — отрезал Митя. — И если я говорю, что не я, может, ты наконец поймешь, что я говорю правду? — и отвернулся от отца. — Свенельд Карлович! Мне неловко вас беспокоить… но мой автоматон пришлось бросить в степи. Хотелось бы его найти до темноты, если он еще цел.

— Конечно, Дмитрий. — кивнул тот, направляясь к своему паро-боту. — Если Аркадий Валерьянович не против, сейчас и поедем.

Бух-бух-бух! Паро-бот мерял громадными шагами степь. Мимо медленно плыли поросшие сорняками холмы. Стремительно темнеющий горизонт покачивался в такт то приподнимающей, то опускающейся спине автоматона, за которую цеплялся Митя.

— Свенельд Карлович… — наконец решившись, он повысил голос, перекрывая шипение пара. — А ведьмы… про которых местные говорят… кто они? Или вы в них не верите, как Ингвар?

Штольц долго молчал, только и слышалось бух-бух-бух — шаги автоматона, стук поршней и ш-ш-ш — шорох пара.

— Сейчас время людей. — наконец тихо, едва различимо среди шумов откликнулся Свенельд. — И Бога Единого, Бога Людей. Но… Ингвар родился уже тут, а я — еще там, на берегу северного моря. Мы помним… Помним, что те, кого сейчас называют Старыми, Древними, Кровными Предками, когда-то тоже… были богами. А у них были служители. В рыбацких деревнях детей Одина еще живут вельвы. А в здешних — ведьмы.

— Вы думаете… — неуверенно начал Митя.

— Я слишком… цивилизованный. Я — думаю. А мой дед знал: хочешь попросить Старых — ищи вельву.

— И найдешь… — едва слышно шепнул в ответ Митя.

Глава 46 Новый управляющий

Митя сидел на крыше помещичьего дома, стараясь слиться с трубой. От сложенного на заднем дворе очага тянуло запахом каши. Из комнат слышался топот, что-то бухало, шаркали лопаты, и совсем изредка нанятые в деревне мужики перебрасывались парой слов и тут же замолкали. Надо отдать Бабайко должное, даже сейчас, после его смерти, жители деревеньки отличались редкой молчаливостью. Весьма приятной обычно, но не совсем уместной сейчас — под гул голосов было бы легче прятаться.

Заскрипело колесо и мужик с тачкой протопотал по настеленным на парадных ступеньках мосткам. Вывалил обломки лепнины, серую штукатурочную пыль, мусор и старые кирпичи поверх кучи у поросшей сорняками клумбы, и налегке поспешил обратно. Стараясь не смотреть на мусорную кучу впрямую, Митя припал к краю крыши и затаил дыхание.

Тишина… Кровь в висках — стук-стук! Неподвижность — очень хочется пить, кажется, язык наждаком скребет по пересохшим губам. Дрожит разморенный полуденным зноем воздух, покачивается едва-едва, как отражение в тихом лесном озере… Покачивается куча… приподнимается… приподнимается вся, целиком, будто спаянная некой силой… колыхаясь краями туда-сюда и выписывая вензеля, будто пьяная, ползет обратно к дому.

Шур-шур, шур-шур… Митя приподнялся, опираясь кончиками пальцев о черепичный желоб у края крыши… Шур-шур… Куча медленно заползла на мостки — и теряя по пути то отломанную ножку стула, то серый от въевшейся известки бальный башмачок, принялась карабкаться к парадным дверям. Двери снова распахнулись… и толкающий наполненную с верхом тачку мужик с разгону въехал колесом в ползущую ему навстречу кучу.

— А-а-а! — от вопля мужика с полу засохших деревьев сыпанула старая листва.

Куча словно взорвалась, скинув весь мусор прямиком в распахнутые двери.

— А-а-а! — мужик заорал второй раз, когда сиганувший с крыши Митя рванул к выскочившему из-под кучи лохматому клубку.

— Ап-тяп-тяп-тяп! — жалобно запричитал клубок, уворачиваясь от Митиных рук.

— А-а-а! — мужик заорал в третий раз — клубок запрыгнул в тачку, мрачно зыркнул на мужика круглыми, как пуговицы, глазищами… Тачка вырвалась из рук, и помчалась вниз по сходням, наподдав мужику рукоятью под дых. Верещащий клубок шмыгнул у мужика промеж ног и шустро запрыгнул в дом.