Фабрика мертвецов

Отец скользнул по нему взглядом и промолчал. После кошмара в доме Бабайко он спрашивал, кем же был сбежавший сообщник, и Митя даже ответил, но получил только тяжкий вздох: то ли отец опять не поверил… то ли не знал, что делать с этими сведениями. Единственный арестованный — исправник, бил себя в грудь, каялся и обвинял во всем Бабайко с семейством, не упоминая больше никого. Может, и впрямь не знал.

— Свенельд Ка-арлович… — вдруг протянул отец, и глаза у него хитро блеснули. — А зачем вам, собственно, искать место управляющего? Я, конечно, понимаю, что наше поместье вконец запущено, но… хотя бы без долгов. Я с советами лезть не стану — не понимаю ничего в управлении имением, да и жить нам с Митькой все равно придется в Екатеринославе — служба! Выдам вам полную доверенность на ведение дел, жалованье, обычное для управляющего. Аренда ваших паро-ботов и труды герра Лемке оплачиваются отдельно. — Отец еще мгновение подумал. — И еще процент от доходов с имения, когда таковые появятся. Жить вам, правда, придется здесь, — он огляделся, — но надеюсь, до зимы хотя бы часть дома удастся привести в порядок… А Ингвар ведь в Екатеринославе учится, верно? Поселится у нас…

«Это еще зачем?» — только что радостно кивавший Митя скривился.

— Я лучше с братом… помогать… — ответно скривился Ингвар.

— Закончить курс — обязательно, — строго откликнулся Свенельд Карлович, но сразу видно было, что думает он вовсе о другом. — Цеха… те самые… винокурню, кирпичный, особенно кирпичный, — глаза Свенельда Карловича мстительно сверкнули, — тоже передадите в мое управление?

— Да их бы вовсе снести надо, — растерялся отец. — Незаконные ведь… И работать там больше некому.

— Кому работать, я найду: не мертвых бесплатно, а живых и за жалование, но прибыль все одно будет. Там ведь и готовый продукт остался. А узаконить не так уж сложно… вы же все-таки начальник губернского Департамента полиции, — усмехнулся Свенельд.

— Скажут, служебным положением пользуюсь… — задумался отец.

Митя чуть не взвыл: само ведь в руки идет, а отец… с его чистоплюйством они вмиг разорятся, никакой Свенельд Карлович не поможет!

— А так скажут: пользоваться не умеешь, решат, что новый начальник глуп и начнут вертеть аферы одна другой хлеще, в полной уверенности, что их никто не поймает! — аж проскрипел он, настолько горло перехватило от злости. И тут же махнул рукой: — Зря я это сказал… Теперь ты точно цеха снесешь.

— Не знаю, почему ты себя в этом убедил… Мне казалось, я не давал повода, — не глядя на Митю, бросил отец. — Да и не имею я права ничего сносить без твоего согласия, ведь по старым дружинным законам… которые, к твоему сведению, никто не отменял… Это твоя добыча! Ты их обнаружил, ты злодея раскрыл… Так что если хочешь их оставить — твое право. Только узаконить придется. И не надо делать из меня семейного злодея! — раздраженно закончил он и отвернулся от застывшего в ошеломлении Мити. — Уговорили, Свенельд Карлович! Составите список необходимых документов… Если вы, конечно, согласны у нас работать.

Свенельд задумчиво склонил голову и вдруг выхватил из-за спины секиру.

— Свенельд, сын Карла, из дома Штольцев,

Кровью и жизнью, памятью предков и родовою секирой,

Аркадия Меркулова ярлом своим называю,

Хирдманном верным ему быть обещаю,

В войне ли, в походе встать с ним бок о бок,

В мира же час дом и усадьбу, иное хозяйство верно блюсти,

Быть на тинге-совете опорой,

В том моя клятва и будь мне свидетелем Один и Фригг! — И поднятая на уровне груди секира сверкнула на солнце.

— Gut gesagt[1]! — вынимая трубку изо рта, одобрительно крякнул герр Лемке.

Из отцовского рукава выскользнул посеребренный нож, Аркадий Валерьянович выпрямился, став на миг даже выше и внушительней, чем обычно, и размеренно начал:

— Клятву Свенельда Карлссона, Штольцев семейства, я принимаю,

На службу его отныне имею я право,

Ему ж обещаю припас, мирный и ратный, какой ему нужно,

Семейству и ближним защиту,

У очага моего достойное место,

Золотом плату и долю от общей добычи.

Вот мой ответ,

Свидетель ему Переплут-Покровитель, и Та, к дому чьему я причастен!

— Eswirdgesagt[2]! — торжественно повторил Лемке, а нож в руке отца полыхнул серебром.

И сразу же вся торжественность исчезла, все шумно выдохнули.

— Прошу, прошу! — Отец указал на двор, где у наскоро сложенного очага возилась нанятая в деревне стряпуха. — Настоящего пира для дружины предложить не могу — только обычный обед!

— Да мы и не завтракали, так что очень своевременно, — уже весело откликнулся Свенельд Карлович. Он был все еще бледен и словно бы слегка пришиблен, но того отчаянного, мертвенного спокойствия уже не было, старший Штольц начал оживать.

А младший Штольц за остальными не пошел.

Ингвар резко повернулся к Мите и глянул в глаза бескомпромиссно-ненавидящим взглядом.

— Вы теперь сын нашего ярла…

— Не вашего, — равнодушно обронил Митя. — Не переоценивайте себя, Ингвар. Маленьким мальчикам ярл не положен.