Фабрика мертвецов

Удар! Кулак врезался в мертвяка, и тот вспыхнул черным дымным факелом, мгновенно осыпавшись горстью пыли. Единственное, чего он не любил, гостя у Белозерских, – это когда кузены втягивали его в свои учебные схватки.

Но у них разве откажешься! Армейцы, грубые люди… Удар, удар, удар! Слитным движением Митя пробил «тройку» – таким ударом кузен, что на границе с Австрийской империей служит, трансильванских упырей останавливал. А уж троица обычных мертвяков только жалобно хрупнула и осыпалась кучкой костей. Митя то ли шумно выдохнул, то ли хрипло рассмеялся – он и сам не понял, что за звук вырвался из его груди. И помчался к воротам, раздавая тычки и удары. Непобедимое войско мертвецов стало напоминать костяшки домино – они сыпались один за другим, исчезая, превращаясь в пыль и прах. Под ногами захрустели кости…

– Это шо ж… Ты шо робышь, гаденыш? – заорал Бабайко, в изумлении глядя на фонтаны праха и разлетающихся костей, отмечающих путь мальчишки в изодранном сюртуке. Навы не знают страха, но… вот мальчишка навис над скособоченным скелетом – и тот присел, в ужасе закрываясь костяными руками и не смея ни сопротивляться, ни бежать.

Бабайко посмотрел на просеку в недавно плотных рядах мертвецов. Посмотрел за ограду, откуда снова неслись крики – на сей раз не ужаса, а скорее бешеного боевого азарта. У самого забора послышался свист боевой секиры, а потом над оградой взметнулась уцелевшая ручища паробота и резко рухнула вниз.

– Holesdir![38] – проорал герр Лемке.

Нескончаемый поток мертвецов больше не лился из ворот, а с оставшимися старший Меркулов со товарищи, сдается, справляются…

– Они ж зараз сюды ворвутся, батько! – вдруг отчаянно закричал старший сын Бабайко, дергая отца за край рубахи.

Лицо Бабайко исказилось – на нем мелькнули попеременно неуверенность, страх, ненависть, снова страх… и жуткая, лютая решимость.

– Думаете, з Петербурхов понаехали и зможете победить Бабайко? Я тут хозяин!

Он выдернул из-за голенища короткий засапожный нож…

Митя разнес в прах очередного мертвяка и коротко усмехнулся – и вот с этим шильцем господин Бабайко рассчитывает остановить его? Или отца?

Но Бабайко всадил нож в шею собственного сына.

Коротко булькнула хлынувшая из раны кровь. Мужик вскинул руки, хватаясь за торчащую над ключицей рукоять ножа. Он еще успел обернуться и глянуть в лицо собственному отцу, прежде чем рухнул наземь и вокруг него медленно начало расплываться кровавое пятно.

«Не у меня самые большие проблемы с родителем!» – только и смог подумать Митя.

Остальные трое домочадцев Бабайко шарахнулись прочь, в ужасе глядя на лавочника в шитой рубахе и шевиотовом пиджаке, ставшего вдруг страшным, как тот самый бабайка, что караулит детишек под кроватями.

Пальцы Бабайко скрючились, как когти:

– Нате вам! – проорал он. – Плоть и кровь свою отдаю! Пейте! Только убейте его! – Он ткнул коротким волосатым пальцем в Митю. – Убейте!

Родная кровь… Высшая жертва… Но кому? Не мертвякам же!

«Тому, кто этих мертвецов поднял!» – пришла мысль, странно спокойная для впервые шевельнувшегося в душе ледяного ужаса.

Глава 44 Последняя искра

– Пришли навы зубатые за малыми ребятами… – Уже знакомый шепот детских голосов зашелестел по подворью.

Солнечный свет вдруг пригас, точно подернувшись пеплом, вокруг заплясали серые тени.

Выломанные мертвецами ворота взлетели в воздух. Словно подхваченные невидимой рукой тяжеленные створки встали в пустой проем, и зазор между ними с треском схлопнулся, будто, лязгнув зубами, захлопнулась жадная пасть. Половинка попавшего меж створками скелета свалилась на двор и задергалась, по-насекомьи перебирая костяными конечностями.

Из-за забора донесся крик: «Митя! Там остался Митя!» – и что-то с грохотом обрушилось на ворота. Створки даже не качнулись.

Лапища паробота появилась над забором, зацепилась ковшом за край…

Забор рванул вверх. Ленты серого марева покачивались, как водоросли в воде, и тянулись все выше… выше… Доносящиеся из-за забора звуки отсекло как взмахом ножа… От навалившейся тишины остро заболели уши. Митя провел ладонью по щеке и с удивлением уставился на покрытые кровью пальцы. Мир исчез, осталось лишь дымное кольцо стен да пятно ярко-голубого неба над головой.

Митю прохватило холодом, таким леденящим, что казалось – прикоснись сейчас к уху, и оно отвалится розово-голубой льдинкой. Они возникли рядом: те двое, мальчик и девочка. Все то же странное сочетание простецких курносых носов с пухлыми, как у чернокожих арапов, губами, и окутывающее нескладные детские фигурки свечение, мерцающее в сгущающемся вокруг сером сумраке. Их головы прижимались виском к виску, и, если бы не неподвижные, чеканно-невозмутимые лица, казалось бы, что детишки смотрят с любопытством.

– Жрите его! Жрите, навьи твари! – взвизгнул от колодца Бабайко – голос его доносился приглушенно, как через подушку.