Фабрика мертвецов

Отец яростно рванул рукоять, автоматон дернулся в сторону уходя из-под удара…

А удар взял да и обрушился совсем с другой стороны! Лезвие хищно метнулось к отцовскому затылку…

– Пане исправнику, а що це вы робыте? – принимая чужую саблю на клинок, изумленно выдохнул Гнат Гнатыч.

Они так и замерли на миг, скрестив сабли у Митиного отца за спиной: прикрывший его Гнат Гнатыч… и исправник, пытавшийся зарубить Меркулова-старшего со спины.

– Невже його высокоблаародь порубать хочете? – неверяще выдохнул Гнат Гнатыч.

– Ты болван, Гнат! – проорал в ответ исправник, выворачивая саблю из-под чужого клинка. – Никакое он не «высоко»! Слышал, что уважаемый человек говорит?

– Навколо цього «уважаемого» мертвяки, як куры по селу, бродят! – рявкнул в ответ Гнат Гнатыч, снова отбивая оружие противника. – За такое, ежели по справедливости, самого… в мертвяки определить треба!

– Стража! Взять его! Это самозванец! А Гнат – сообщник! – провизжал исправник, заставляя коня прыгнуть вперед – на отца.

Стражницкий десяток замешкался: недавно того же самого человека уж обвиняли в самозванстве, и ничем хорошим это не кончилось. А ведь тогда их собственный, хорошо знакомый уряднику него в сообщниках не числился!

События сыпанули горохом из прохудившегося мешка.

Глава 42 Битва живых против мертвых

Конь исправника гибким, прямо кошачьим прыжком оказался рядом с Меркуловым-старшим, и предатель выбросил саблю в глубоком выпаде… Клинок, что должен был по рукоять уйти в живую плоть, ударился о металл и с треском сломался.

Отцовский автоматон взвился на дыбы… и принялся стремительно преображаться, щелкая стальными суставами! Голова его распалась надвое, раскладываясь в щит перед наездником, задние ноги укоротились, ловя равновесие для всей вставшей на дыбы конструкции, зато передние удлинились, выметнув прямиком из копыт два широких тесака.

«Так я и знал, что отец мне взял спортивный, а себе – боевой!» – успел подумать Митя.

Дзанг! Клинок автоматона с тяжелым свистом махнул прямо над головой исправника.

– А-а-а! – пронзительно заорал тот, по-казачьи перевешиваясь с седла, и рванул узду, заставляя коня метнуться в сторону.

Ставший двуногим боевой пароконь тяжеловесно побежал за предателем, пластая воздух взмахами тесаков.

Все завороженно пялились на преобразившийся автоматон, и только Свенельд рванул рычаг, бросая свой паробот вперед. Грохот, стремительный длинный шаг… Ковш на ручище паробота с размаху обрушился на стену.

Да-данг! Стена содрогнулась: с хрустом ломались стальные пики, брызнуло во все стороны щепой.

– А-а-а! – Ингвар покачнулся – и рухнул прямиком в ковш.

Дзонг! Свенельд потянул рычаг паробота, и ковш медленно поплыл обратно…

– Дави его! – внизу, на подворье, заверещал Бабайко.

Родичи его всем немалым весом навалились на колодезный журавль…

Колодезная цепь на шее Ингвара натянулась, звенья впились в шею, паренек страшно захрипел…

Прямо с плеч паробота Свенельд прыгнул на стену. Родовая секира взметнулась над головой Ингвара… Бзданг! Обдав зажмурившегося парня ледяным ветром, лезвие с размаху обрушилось на натянувшуюся цепь… Бданг! Разрубленное звено с треском лопнуло. Ингвар рухнул вниз, а свободный кусок цепи, точно бешеная стальная змея, хлестнул по подворью, сметая Бабайко с колодезного сруба. Искореженный ковш накренился, и Свенельд и связанный Ингвар полетели вниз, пароботу под ноги.

Бабайко приподнялся на локтях, сплюнул кровь и выбитый зуб. Поперек его лица наливался краснотой след от удара цепью.

– Сдохнете, паны! А потом в цехах моих еще отработаете… за мои хлопоты… А я полюбуюсь! – И, запрокинув голову, он издал пронзительный переливчатый вопль.

Все замерло. Свенельд Карлович, вскочивший, чтоб выловить брата из-под ног паробота, Меркулов-старший, взметнувший клинки пароконя над предателем-исправником, стражники и растерянный герр Лемке… Вопль ширился, длился, разливался окрест, как мутное весеннее половодье, несущее за собой обломки домов и трупы утонувших. Где-то вдалеке взвыл последний уцелевший на деревне пес и смолк. На окрестности обрушилась чудовищная, невыносимо жуткая тишина.

Из подвалов дома густым облаком накатил удушающий смрад – будто тысячи тысяч могил разверзлись разом.

Митя отчетливо услышал, как где-то под домом с протяжным скрипом распахнулась дверь. Застонали несмазанные петли… и два детских голоса тихо-тихо зашептали:

– Вот идет старик седой, он несет мешок большой, шалунов в него сажает, в темный их подвал бросает, а уж мертвецы ребят переловят и съедят…

Шепот заполнял дом как подступающая вода, ледяными струйками сочился сквозь половицы, переливался через порог, заливая подворье, растекался окрест, заставляя цепенеть от ужаса. Митю затрясло, мелко и отвратительно, так что заклацали зубы. Он обеими руками вцепился в оконную раму, словно его уже волокли за ноги, пытаясь оторвать от этого ненадежного прибежища: «Нет! Не хочу! Не могу! Не надо!»