Фабрика мертвецов

Браслет кандалов врезался Юхиму в лоб. Тот почти беззвучно вякнул, широко разинув рот, и начал валиться на пол.

Митя даже не ожидал, что успеет так много и сразу: ухватить падающего сторожа за шиворот, выдернуть у него из рук ключи, пнуть, направляя башкой мертвяку в живот, и сигануть через порог, захлопывая за собой створку.

Он успел еще всем телом навалиться на дверь, когда с другой стороны в нее врезалась громадная туша, едва не отбросив юношу к противоположной стене. Ключ не вошел, а со скрежетом вбился в замочную скважину, и Митя быстро провернул его в замке.

Дверь снова прогнулась от чудовищного удара изнутри, но устояла. Не теряя времени, Митя ринулся вниз по лестнице, прочь из деревянной башни.

На верхнем житье крепости-терема стояла тишина настолько нерушимая, что Митя даже утратил часть своей настороженности. Зашагал через анфиладу бревенчатых комнат широко и быстро и едва не врезался в застывшую у стены молодуху в простом крестьянском платье, прижимавшую к себе паренька в одной нестираной рубашонке. Мите сперва показалось, что это снова мертвяки, – так неподвижно они стояли, таким застывшим было лицо женщины. Лишь глаза блеснули живо и уставились прямо на Митю… Решение пришло мгновенно. Он выпучил глаза, напрягся, деревенея мышцами лица… и, не останавливаясь, промаршировал мимо женщины на негнущихся ногах, гулко бухая пятками в пол.

– О Господи, знову мертвяк! – едва слышно простонали ему вслед. – Не гляди, сыночка, не гляди!

Продолжая размеренно топать, Митя отходил все дальше… Потом воровато оглянулся – и лаской шмыгнул на лестницу. Он знал, что радоваться рано, но счастливое облегчение все едино пело в его душе: обошлось, и дело об убийстве, считай, раскрыто, и делать ничего не пришлось. Отец ему поверил, Бабайко арестуют, и особый, самый сладкий подарок – Алешка Лаппо-Данилевский тоже здесь! Когда во двор ворвутся пароботы и конные стражники, Алешке не сбежать и не отвертеться! Настоящий charmant! Осталось только где-нибудь затаиться, пока пароботы ворота ломать станут.

– А ну, стой! Не то конец твоему братцу, немчик! И сынка твоего тож порешим, благородие!

– Высокоблагородие! – сквозь зубы прошипел Митя и кинулся к окну.

Здешнее окошко было хоть и мало, но на высоте людского роста, не пришлось никуда карабкаться. Под ним открывался вид на подворье и деревенскую улицу за воротами. Митя сразу понял, почему в доме никого не осталось, кроме той бабы. Бабайковские домочадцы были все на дворе – пара мужиков настороженно топталась рядом с взобравшимся на крышу колодца хозяином, еще двое удерживали колодезный журавль. Тянущаяся от него цепь была наброшена на шею Ингвара. Ему развязали ноги, но оставили спутанные за спиной руки, и теперь он замер на стене бабайковского подворья, отчаянно стараясь сохранить равновесие и не рухнуть на торчащие прямо меж ног ржавые пики на ее гребне. По другую сторону стены, у самых ворот, опустив увенчанные ковшами ручищи, замерли два паробота. В седле одного из них Митя отчетливо различил Свенельда Карловича, вторым наверняка был герр Лемке. Способные в один миг сковырнуть ворота, пароботы не двигались, застыв беспомощными железными куклами. И из-за кого? Из-за Ингвара!

«Ну и повесили бы его, невелика потеря! – зло подумал Митя. – И отец, конечно, туда же: о немчике заботится, вместо того чтоб сына родного спасать!»

Солнце сверкнуло на стальных боках пароконя: отец выехал едва не к самым воротам. За ним тронулись два обычных, не паровых коня. Приникший к окошку Митя узнал урядницкого гнедого и тут же облегченно вздохнул: рядом ехал исправник Зиновий Федорович! Успел! Вернулся! Теперь, если урядник и впрямь служит за деньги Бабайко, сделать он ничего не сможет. В присутствии начальства стражники его не послушают.

– Господин Бабайко! – складывая руки рупором, прокричал отец. – Вы ведете себя неразумно. Мы уже все знаем…

«А вчера на это самое „все” меня трусом назвал!» – злорадно подумал Митя.

– Ваше сопротивление не имеет смысла, только увеличивает грядущее наказание…

– На виселицу пойдешь, р-ракалия! – грозя закрытым воротам плетью, рыкнул Гнат Гнатыч. – А прикидывался-то как, прикидывался…

«Сам-то ты не лучше!» – иронично хмыкнул Митя.

– Немедленно отпустите детей…

«Я не ребенок!»

– И сдавайтесь, я обещаю вам справедливый и беспристрастный суд!

– Каторгу, стал-быть! – немедленно откликнулся урядник.

– Шиш тебе, благородие! – со двора во всю глотку проорал Бабайко. – Я из Питера от верного человека письмишко получил: ничего-то ты мне сделать не можешь! Только рады будут все в том Питере, коли ты сдохнешь! И байстрюк твой разом с тобой – вот уж гаденыш, не приведи Предки!

Только узость окошка – ну и четверка мужиков, Бабайкиных родичей, рядом с ним – удержали Митю от прыжка во двор. Как смеет этот лавочник… Да он законный сын княжны Белозерской! И уж кто бы говорил про гадов!

– Ты говори, да не заговаривайся! – заорал Гнат Гнатыч, размашисто выхватывая саблю…

Митя дернулся, понимая, что ничего, ничегошеньки уже изменить не может!

Лезвие сабли остро сверкнуло на солнце, нацеливаясь отцу в бок.