Фабрика мертвецов

Митя рванулся, сбрасывая с себя изуродованную скамью… На фоне пылающей паротелеги мелькнул девчоночий силуэт: подол рубахи развевается, косица торчит параллельно земле… С разбегу Даринка врезалась в него, снова перешибив дыхание.

– Там! Там! – Она с визгом метнулась Мите за спину.

– У-у! У-у!

Из мрака в очерченный горящей паротелегой световой круг медленно выходили мертвяки. В дырах глазниц клубилась тьма, когтистые лапы тянулись к добыче…

Держась за отчаянно саднящую грудь, Митя криво ухмыльнулся. Он не хотел этого, видят Предки, не хотел… но все же не настолько, чтобы безропотно погибать в когтях навов!

Жаль, вверх не поглядишь – Митя уверен был, что где-то там, закрывая черными крыльями звезды, парит рыжая мара.

Посеребренный нож рыбкой скользнул в ладонь. Митя выпрямился и растянул губы в улыбке, подсмотренной у кровного Перуныча – боярина Толбузина, когда тот прямо в Мариинском театре бросал вызов Друцкому-Соколинскому Улыбка была еще не отработана, но Митя очень надеялся, что есть в ней и непреклонность, и бесшабашная лихость, и даже некоторая доля гордой обреченности. Настоящий светский человек даже перед концом должен… выглядеть. Жаль, оценить некому: мертвецы да крестьяночка.

– Иди сюда, старая подруга! – все так же продолжая улыбаться, он поманил к себе их недавнюю мертвую проводницу.

Мертвячка заскрипела, как несмазанная телега, и кинулась к нему. Митя взмахнул ножом…

На руке вдруг повисли, и в запястье впились мелкие острые зубки…

Боль прострелила от локтя до кончиков пальцев. Кисть судорожно дернуло… и пальцы разжались сами собой. Сверкнув серебром в отсветах горящей паротелеги, нож канул в траву.

«Обошли! Сзади!» – только и подумал Митя. Страха не было, лишь короткая вспышка изумления – он не почуял мертвяка за спиной! Митя даже успел обернуться…

Вцепившись зубами ему в запястье, на руке висела… девчонка! Даринка!

– Что ты… – Он дернулся, вырываясь из захвата.

Когти мертвячки впились ему в плечи, дохнуло смрадом, и перед ним распахнулась пасть, вдруг ставшая огромной, как дорожный сундук, и зубастой, как борона.

«Так не может быть! Только не со мной!» – еще успел подумать он.

Когти мертвячки пробили сюртук насквозь, потекла кровь. Навь взвыла, зубастая пасть ринулась на Митю, закрывая весь мир…

Банг! Ружейный приклад заехал нави в висок. Хрустнула кость, голова мертвячки дернулась в сторону… Второй удар отшвырнул навь прочь. Митя обернулся к неведомому спасителю, а ружье в руках сторожа Юхима взлетело снова – и приложило юношу в лоб. В голове вспыхнул фейерверк, и Митя уже не чувствовал ни как падает в траву, ни как на его щиколотках и запястьях смыкаются жесткие костяные пальцы и его несут куда-то…

Темнота навалилась пуховой периной среди лета. Митя задыхался в горячем поту, захлебываясь тошнотой. Пару раз он приходил в себя, видя над головой почему-то убегающее назад темное небо с крупными, мохнатыми звездами. Болели безжалостно скрученные руки, раскалывалась голова, будто бы сторож Юхим сидел рядом и все тюкал и тюкал по ней прикладом, не останавливаясь. Митя протяжно застонал, между ним и небом на миг возникло худенькое девчоночье личико с запавшими щеками и громадными, широко распахнутыми глазищами. Куцая косичка упала ему на грудь.

– Спи пока, – шепнула Даринка, надавливая пальцами ему на глаза, и боль облизала череп изнутри, точно языками пламени. Снова проваливаясь в беспамятство, он слышал тишайший, почти неразличимый шепот:

– Жил-был глупый мальчик Митя, мертвяков пошел ловить он, а мертвяк, разинув рот, прямо на него идет…

И шептали уже не два, а три детских голоса.

Глава 37 В плену Бабайко

Митя словно… включился. Наверное, именно так мог бы чувствовать себя автоматон: только что его просто не было, и вот он уже открывает глаза, разом выныривая из небытия, и мир бросается на него как озлобленный, оголодавший пес. Тупая, занудная, выматывающая боль глодала скрученные за спиной руки, точно перемалывая их тупыми зубами, – и терпеть ее сразу же не осталось никаких сил. Под лопатку уперлось что-то твердое и острое и впивалось все глубже при каждом толчке. Трясло немилосердно – твердая ребристая поверхность вздрагивала и вибрировала, злобно наподдавая при каждом толчке, словно задавшись целью сжить юношу со свету.

Митя со стоном приподнял голову… Его вдруг подбросило так, что он основательно приложился лбом. По толчкам, неумолчному тарахтению и шипению пара было ясно, что лежит он в кузове паротелеги – прямо поверх груженых кирпичей. Митя попытался перекатиться на бок и тут же замер, тяжело дыша, – волна боли заставила судорожно съежиться и снова застонать. По лбу медленно потекло – будто крошечная теплая змейка проползла, скользнула на веко и упала с ресниц. Неужто кровь? Нет, ну не прелестно ли – до крови разбили! А если шрам останется? Хорошо, если мужественный, а вдруг просто уродливый?

Сидящая рядом на кирпичах Даринка оглянулась, мазнула по нему невидящим взглядом, пробормотала:

– Уже скоро, – и, обхватив обтянутые рубахой острые коленки, снова напряженно уставилась куда-то.