Фабрика поломанных игрушек

Щербаков сидел в комнате для допросов, когда она вошла. Маленькая женщина в чёрном помятом костюме, на вид — кубик, лет сорока, без бёдер и талии, с крепкими плечами и короткими накачанными руками, торчащими в стороны, как сардельки. Светлые, слегка растрёпанные волосы, точно их забыли причесать после сна. Из-под юбки выглядывали толстые округлые икры, похожие на ножки рояля. На плечах, воротнике и груди пиджака светились чешуйки перхоти, седые волосы и короткие серые — кошачьи.

Зайдя внутрь, она всем корпусом обернулась к пожилому охраннику, казалось — шеи у неё не было, кинула через плечо:

— Принеси мне водички, Петров!

— Конечно, Раиса Карловна, — услужливо отозвался тот.

Кубик самодовольно улыбнулся и двинулся к столу. Она отставила ногой табурет и, прежде чем сесть, посмотрела в упор на задержанного. В глазах женщины промелькнуло лёгкое удивление, затем снисхождение и заинтересованность:

— Ну что, Веня, страшно самому-то в тюрьму? — как-то мягко, добродушно, по-отечески спросила она. — Когда сам сажал — не задумывался? А вот теперь и до тебя очередь дошла. Как говорят: от сумы да от тюрьмы…

Следователь внешне не понравилась Вене своей мужиковатостью. Походила на штангиста. Казалась внешне грубым неотёсанным солдафоном, с таким бесполезно спорить — не переубедишь! Но с первых её слов что-то ёкнуло в душе. То ли от сердечной интонации женщины, то ли от правдивости слов. Он и сам только что думал об этом, что посылал людей туда, не зная куда! Но все же решил на всякий случай сослаться на статью конституции и ничего не говорить.

— Я ничего не знаю, — заупрямился Щербаков, — имею право молчать, дайте мне адвоката.

Прокурорша точно не слышала, стала выкладывать на стол документы, незаполненные бланки, несколько авторучек, кивнула:

— Конечно, конечно, право имеешь, и адвокат тебе положен. Верю, что ты не в курсе. Только ведь из своего небольшого опыта знаешь — у преступников всегда кто-то виноват. Так ведь?

Петров зашёл в комнату и передал большой стакан с водой, затем вышел.

Раиса Карловна взяла стакан и немного отхлебнула, поставила его на стол, после чего села:

— Ну а чей же это гашиш — твоей жены?

— Не-е, — возмущенно покрутил головой Вениамин.

Следователь улыбнулась:

— Так ведь и не жена она тебе вовсе!

Щербаков вскинулся:

— Как это не жена? Свадьба была!

— Свадьба ваша — это филькина грамота, — прокурорша откинулась на спинку стула, — муж у твоей жены — Янко, двое детей у них растут в доме барона. А тебя зацепили, чтоб наркотики возил, как ишак нагруженный, ксивой прикрываясь! Вот все материалы здесь!

Женщина похлопала пухлой рукой по документам на столе. Заметила на указательном пальце правой руки облупившийся маникюр и стала корябать лак ногтём большого пальца, затем сжала ладонь в кулак:

— Зря, что ли, по ваши души целая бригада из города приехала? Месяц негласно работали. Это вам не деревня — где задержал наркомана, нашёл пакетик и в тюрьму! Здесь разработка была, прослушки стояли, топтуны ходили…

Вениамин неожиданно перестал понимать речь следователя, хотя слышал всё очень ясно. Он представил тот огромный неведомый ему пласт реальной жизни, о котором не догадывался. Сразу вспомнил цыганку в доме Штефана, её гадание, двух детей, постоянно крутящихся рядом с Радой, которых она ругала, отгоняя от себя. Как же она могла бросить своих детей? Хотя она и не бросала, навещала каждый день, не то что он — только алименты платит. За рестораны и развлечения всегда платила, говорила — деньги отец подкидывает, а с родственниками в ссоре. Может, и со своим мужем встречалась — жила на два дома! Этот Янко, такой довольный и всегда готовый услужить. Ещё бы — за наркотики женой поделился. На свадьбе улыбался, подмигивал. Регулярно возил их в театры Ленинграда, а потом возвращал обратно. Что же, он каждый раз наркотики забирал из города? За три года — это сколько же можно перевезти? Да здесь вся область снабжается ими! Все несоответствия и странности начали складываться в единую картину реальности его жизни.

Вениамин вспоминал тех наркоманов, что сажал в тюрьму, их разорённые семьи, худеньких бледных детей, брошенных стариков. Сколько же горя он принёс в семьи своей доверчивостью. А Рада, как же она могла? Знала ли, что творится? Такая красивая и милая, совсем молодая. Конечно, знала. И когда его соблазняла, уже представляла, как они будут совершать преступления. Не могли же её выдать повторно замуж втёмную? Конечно, это Штефан всё заварил, придумал. Быть может, он Раде угрожал? Заставил насильно?…

Голова Вениамина раскалывалась от тяжёлых мыслей. Стало жарко, лицо покраснело. Он поставил локти на стол и обнял его ладонями, непроизвольно покачивался, точно ужасаясь случившемуся.

— Бедный ты, бедный, — сквозь паутину мыслей донеслись до Щербакова полные искреннего сочувствия слова следователя, — как же ты можешь опером-то служить? Попал точно кур во щи!

Щербаков насторожился — она его жалеет, или это уловка следователя, призыв к доверительности?

Женщина ласково продолжала: