Фабрика романов в Париже

Анна ощутила, как Александр положил ей на руку теплую тяжелую ладонь. Это прикосновение было для нее подобно подарку. Ей было хорошо рядом с великим французом. Поезд качался по рельсам, усыпляя ее. И впервые за долгое время графиня погрузилась в глубокий сон без сновидений.

В столовой Опиталь де ла Шарите гремела посуда. Медсестры убирали со столов. От каждого их движения струился запах камфоры, создававший неповторимую смесь с душистым сытным супом. Иммануэль вдыхал эти ароматы уже несколько недель, и ему они казались живительными. Вероятно, благодаря им он даже быстрее выздоравливал.

Его ноги снова двигались. Это было равносильно чуду. Сталкиваясь с жертвой несчастного случая, врачи обычно просто пожимали плечами и доставали костную пилу. Эта участь обошла Иммануэля стороной. И он знал, почему. Графиня Анна и ее знакомый, месье Дюма, заложили замок, чтобы доктор Лассайи сделал все возможное и спас ноги пострадавшего. Врачу это удалось. Иммануэль ходил на костылях, но все же мог передвигаться сам. В хорошие дни – а сегодня был именно такой – он даже помогал медсестрам с посудой. Через несколько месяцев или через год кучер снова сможет сидеть на козлах. Во всяком случае, так ему сказал доктор Лассайи.

Поставив тарелки на кухне, Иммануэль на костылях заковылял в столовую. Пожилой пациент, поев, заснул за столом. Иммануэль нагнулся за упавшей на пол шалью. У него получилось дотянуться до нее кончиками пальцев. Подцепив ткань, кучер накинул ее на плечи спящему. Движение далось ему тяжело, и у него на лбу выступил пот.

В общей спальне было прохладнее. Иммануэль взглянул на ряды кроватей. С того рокового вечера это место стало его домом. Он слышал стоны, стенания больных, днем и ночью хором страха наполнявшие комнату. Он слышал тишину, которая неожиданно и болезненно обрушивалась на него, когда смерть настигала соседа на матрасе, ставшем ему могилой. И он видел счастливые лица тех, что вставали с этих матрасов, – выздоровевших, покидающих стены больницы.

Иммануэль опустился на кровать. Положив костыли под подставку, он вытащил из-под подушки письма. Их кучер читал каждый день. Сейчас их было двадцать одно. Некоторые уже украшали новые марки, наклеенные прямо на конверт. На других были старые бумажные полоски для оплаты, прикрепленные к конверту. Все их объединяло одно: на них стояла подпись графини Анны. А еще они все были полны слов утешения и бесчисленных добрых пожеланий, и Иммануэлю казалось, что, когда он разворачивал почтовый лист и начинал читать, слоги взмывали в воздух и парили по спальне, словно маленькие души.

Зимний день клонился к закату; последние лучи проникали в окна, падая на вести из Брюсселя, Лондона, Саутгемптона, Гавра и Санкт-Петербурга. Иммануэлю захотелось прочитать любимое письмо и снова пережить события в Лондоне. Графиня Анна побывала во дворце английской королевы и встретилась с наследником престола. Вроде бы его звали Альберт. От этих удивительных историй сердце Иммануэля билось чаще. Держа перед глазами первый исписанный лист, он читал о гувернантке леди Эсми и ее проблемах с желудком. Он читал о злодее Леметре и его побеге из дворца. Он читал, не переставая, и ему, как всегда, казалось, что графиня Анна стоит рядом и сама говорит эти слова ему на ухо.

На сей раз ощущения были даже сильнее обычного. Иммануэль слышал голос Анны так явственно, словно она и вправду была рядом. Кучер открыл глаза. Видимо, он заснул. Ночь еще не наступила. В ногах кровати сидела фигура в зимнем пальто. На ней был капор с красной лентой. Фигура смотрела на кучера лицом Анны.

– Иммануэль, – сказало видение. – Я пришла забрать тебя домой.

Позже Иммануэль никак не мог понять, чему удивляться больше:

Силе своих ног, несущих его к выходу из Опиталь де ла Шарите так быстро, что костыли не выдерживали и гнулись.

Или графине Анне, больше не сидевшей в инвалидном кресле и обходившейся конструкцией, которой Иммануэль никогда прежде не видел: она напоминала инвалидную коляску, но складывалась и в два счета превращалась в остов, в котором Анна какое-то время могла стоять.

Или карете, ожидавшей во дворе госпиталя. Это был старый ландо, которым Иммануэль управлял много лет, будучи слугой графини. Повозку не помешало бы покрасить. На левом заднем колесе не хватало спицы. Кузов выглядел так, будто его пытались поджечь. Но, похоже, карета все еще была на ходу.

На козлах сидела фигура: ее Иммануэль узнал, лишь когда она в знак приветствия приподняла цилиндр. Это был Александр Дюма. Кучер мельком видел его лишь однажды, в парке шато Монте-Кристо. Дюма похудел. Его живот больше не давил своим весом на ноги, а щеки подтянулись. Однако кудрявые длинные волосы, блестящие набриолиненные усы и блестящие глаза совсем не изменились.

– Saperlipopette![107] – прокричал ему Дюма и проворно слез с козел. – Как вижу, вас хорошо кормили.

Он указал на талию Иммануэля, которая, как вынужден был признать кучер, стала чуть шире.

– Я мало двигался, месье, – сказал Иммануэль. – К тому же монахини в госпитале готовят просто божественно.