Фабрика романов в Париже

– Я воздержусь от замечания о том, что мой супруг – герцог Вустерский, – сказала она, обращаясь к лорду-судье. – Но заверяю вас, что этот суд подвергнется тщательной проверке. Мой муж – член Палаты лордов. – Она набрала побольше воздуха. – Я все еще не могу в это поверить. В этих стенах герои с бокалами самовольно выносят смертные приговоры. Скажите мне, лорд-судья Дигби: вы выпиваете для храбрости, прежде чем отправить кого-нибудь на виселицу? Или вы празднуете, наслаждаясь бренди, когда приговор уже приведен в исполнение?

Дигби уставился на бутылку.

– Вы про это? Она даже не моя. Кто-то недавно ее принес. Это подарок за…

Он замолчал и поспешил убрать бутылку в шкаф. Затем он скрестил руки на груди.

– Приговор имеет законную силу, – проворчал лорд-судья. – А бренди я предлагаю только гостям.

Его взгляд предательски задержался на писаре, тщетно пытавшемся вернуться к работе.

– Отдайте мне бутылку! – Элис требовательно протянула руку. – А затем пустите нас к заключенному. Быть может, тогда я забуду о том, что видела в этом так называемом служебном кабинете.

– Смилуйтесь, – умолял шарманщик. – У вас нет сердца, месье?

Дрожащими руками уличный музыкант так крепко вцепился в инструмент, что органные трубы задребезжали.

Человек в темном плаще медленно поднял тяжелый молот над головой.

– Sacrebleu![84] – выругался Дюма, когда железный гвоздь выпал у него из пальцев.

Он пополз по полу камеры, пытаясь его нащупать. Этот гвоздь Александр стащил из тюремной мастерской. С тех пор все часы бодрствования он проводил, нацарапывая слова на стенах камеры. Он хотел записать все мысли, вертевшиеся в голове, пока она еще не угодила в петлю. Ему пришлось смириться с тем, что его разум занимает лишь покушение на уличного музыканта, а не роковые ночи королевы. Источником вдохновения была упрямая дама.

Две недели назад, стоя перед Розеттским камнем в Британском музее, Дюма размышлял о том, каких усилий стоило высечь на камне так много слов. Теперь он знал это сам.

Где же этот подлый гвоздь? Надо же ему было спрятаться именно сейчас – когда шарманщик должен был наконец замолчать! Руки Александра хлопали по полу. Его кольца щелкали, ударяясь о каменные плиты, еще не поросшие мхом. Ему нужно писать дальше, нужно писать, писать, писать. Только это его и спасало: лишь благодаря творчеству он еще не оцепенел от страха.

Дверь камеры со скрипом открылась, и по камере расползлась лужа света. Так вот он где! Дюма ударил по гвоздю ладонью и сжал железный карандаш в кулаке.

– К тебе посетители, – проворчал голос охранника.

Александр обернулся и прикрыл глаза от неожиданной яркости. В его поле зрения попало колесо инвалидной коляски. Графиня Анна! А он принимает посетителей на четвереньках! Писатель быстро вскочил и вытер грязь с колен.

– Александр, – сказал знакомый голос. – Я так рада, что вы здоровы. Я привела с собой подругу. Леди Элис, герцогиня Вустерская.

Навстречу ему протянулась узкая ладонь. Он взял руку и по старой привычке склонился над ней, но на этом остановился: ему не хотелось касаться веснушчатой кожи грязной бородой.

– Какая честь, – сказала посетительница. – Знаменитый Дюма. Именно так я вас и представляла.

Это что, шутка? Александр вежливо улыбнулся.

– Сейчас я совсем не похож на писателя: я больше напоминаю привидение, – сказал он, теребя остатки одежды. – Предвкушение казни не проходит даром для моего веса. Преступников здесь морят голодом, чтобы дешевые веревки не порвались, когда заключенных будут вешать. Быть может, тюремщики надеются, что я скончаюсь еще до казни.

– Если хорошая еда спасет вам жизнь, я распоряжусь, чтобы из королевской кухни принесли окорок откормленной свиньи. Повар у меня в должниках.

– Окорок? – спросил Дюма. – Тогда, пожалуйста, с хрустящей корочкой из черного хлеба.

– А к нему телячьи почки в сдобном тесте? – спросила дама.

– В завершение должна быть пирамида из выпечки, – сказал Александр. Он с трудом сглотнул слюнки. – Дамы пришли составить меню для прощальной трапезы?

– Наоборот, – сказала Анна. – Мы готовим пир. Так мы отпразднуем ваше освобождение.

Стоило ей договорить, как рот ее скривился. Графиня зажмурилась. Казалось, она пытается овладеть собой. Через мгновение ее руки метнулись вперед, схватили Александра за лацканы сюртука и притянули к себе.

Растроганный порывом чувств Дюма бросился в объятия Анны. Из-за инвалидной коляски ему пришлось наклониться. Но только обняв графиню, он почувствовал, как сильно ему не хватало близости другого человека, особенно женщины. По нему струилось тепло Анны. Ее запах ласкал его чувства. Края его самообладания разорвались. Писатель зарыдал. Он хотел, чтобы его не отпускали, хотел, чтобы кто-нибудь произнес его имя.

– Александр, – приглушенно произнес из-под его локтя голос Анны.