Фаддей Венедиктович Булгарин: идеолог, журналист, консультант секретной полиции. Статьи и материалы

Я хлопочу о нашем деле со всеусердием. Л.В. Д[убельт] полагал, что лучше будет, когда я сам напишу к гр[афу] О[рлову], и отдал мне твое к нему письмо. Я нашел, что в твоем письме находятся доводы невозразимые, и потому оставил его в полной силе, прибавив только другое, свое письмо, с которого копию при сем посылаю¹. Засим Д[убельт] советовал мне посетить графа О[рлова] накануне доклада и попросить предварительно. Полагая, что граф в Стрельне, я в прошедшую субботу отправился туда и не нашел его, просил Д[убельта] доложить без моего визита, но, получив вчера вечером прилагаемую записку², еду сегодня опять в Стрельну. Что-то будет? Не знаю и мало надеюсь, но употреблю все свои силы и красноречие.

Алеша просил меня извинить его пред тобою, что он давно не писал. Он в ужасных хлопотах: объяснился с Эмилией и получил ее согласие. Вследствие этого я написал к отцу и матери³ ее формальный запрос: хошь не хошь, а не то как хошь. Ожидаю ответа с нетерпением и не сомневаюсь в успехе, хотя на сумасброда считать нельзя. И Вася оказался совсем не другом: все мои ему благотворения – Butter an golden geschmiert⁴. Не знаю, что они так важничают ею. Осрамили, загадили, а теперь ломаются. Алеша ее любит страстно, и делать с ним нечего: ведь ему 30 лет от роду. Что-то будет!

Я одержал победу над Вронченком – заплатил не 300 р., а только 75 р. сер[ебром] за три паспорта⁵, и многих других этим осчастливил.

Жаль мне, что ты лишишься беседы Шенига⁶. Его подбили немцы, особенно жид Мадаи в «Allgemeine Zeitung», где он выставил его мерзавцем и шпионом.

И этот Мадаи теперь секретарем у великой княгини Елисаветы Михайловны в Висбадене⁷. Вообще этот Дерптский университет, с своими претензиями, аномалия в России и много способствовал к отчуждению ваших чухон от России. Того и смотри, что его отправят ad patres⁸, куда отправили Российскую академию⁹. Если б Ув[аров] не боялся немецких газет, давно бы уже его уничтожил. По мне, лучше уничтожить, нежели унижать и гадить скверными профессорами, как делают теперь. Вот люблю университет Петербургский: ничему не учат, здравия желают и ставят безграмотных чиновников 10-го класса. Больше и не надо.

Здесь господствует общая грусть по причине безнадежного положения великой княгини Александры Николаевны¹⁰. Если б она не была беременна, то уже давно бы не жила. Угасает, бедненькая, ежеминутно. Участие в судьбе ее и в горести Государя и Государыни всеобщее и искреннее.

Надеюсь, что будущее мое письмо будет полнее, интереснее и приятнее, прощаюсь с тобою и прошу кланяться твоим домашним

Твой друг Греч

—