Фадеев

В числе зрителей сидели молодая башкирка из деревни с грудным ребенком, — ребенок никак не мог уснуть от грохота на сцене, она его тут же кормила то левой, то правой грудью, — но так и не ушла до конца пьесы. В общем все было очень здорово, почище всякой эпохи Возрождения».

Наступило лето.

Горький отпускал писателей, членов только что избранного оргкомитета, на летние каникулы с наказом: дописывать неоконченное, работать над новыми замыслами. Фадеев вновь в Башкирии. Горький доволен: работа над романом будет продолжена. Он еще не знает, что Фадеева-романиста начинает перебивать Фадеев-критик — в нем зреет замысел написать статью, а может быть, несколько статей о литературной жизни и ее перспективах.

Нет сомнения в том, что роль «злого беса» вновь сыграл Леопольд Авербах. Он отправляется в Башкирию вместе с Фадеевым, хотя местные «рабочие объекты» РАПП ликвидированы и работать бывшему генеральному секретарю ассоциации не с кем. Причина уфимского маршрута ясна: Леопольду Леонидовичу надо убедить Фадеева взяться за написание статей в защиту, как он считает, принципиально важных положений бывшей РАПП.

Фадеев соглашается. Ему не по душе позиция тех писателей, которые в истории РАПП не видят никаких положительных начал, как будто не работали здесь истинно талантливые писатели, любящие и нашу литературу, и нашу новую жизнь.

Фадеева терзало лишь то, что ни он, ни его истинные товарищи «не нашли в себе, — как он скажет в письме к Горькому, — достаточно ума и понимания, чтобы самим начать этот поворот и возглавить его».

Поэтому ему «ужасно делается обидно», поэтому и возникает такая жгучая необходимость сказать во весь голос какие-то свои правильные вещи, дать оценку и общему литературному процессу, обозначить здоровые тенденции, назвать имена тех, кому определять будущее советской литературы.

Его товарищем, Леопольдом Авербахом, движут иные, более субъективные мотивы. Леопольд Леонидович подавлен, расстроен. Авербах чувствует, что его лидерству в литературе пришел конец. В чине рядового критика он может потеряться в общей массе. В Фадееве он видит человека, который может спасти его, помочь выплыть, удержаться «на литературном посту». Другого пути нет. Уже третьего июня Фадеев и Авербах сообщают своему товарищу по РАПП Ивану Сергеевичу Макарьеву: «На этих днях мы разразимся превеликим письмом, подводящим итог размышлениям о текущем литературном моменте».

Но совместной работы не получилось. Скорее всего потому, что в Фадееве победил романист, он вспомнил о своих обязательствах перед журналом «Красная новь». В июньском номере журнала завершалась публикация готовых глав второй книги «Последнего из удэге». Месяц, проведенный в Москве, ушел на всяческие заседания. Писать было некогда. Не дать окончания, значит, подвести журнал, в котором он не только член редколлегии, но и ответственный редактор. Поэтому Авербах уезжает в Москву, а Фадеев склоняется над рукописями романа и в начале августа 1932 года сообщает матери: «Моя жизнь идет по-прежнему. На днях кончил вторую книгу «Удэге» и принялся за третью».

Однако слова своего Фадеев не сдержал: страстный, темпераментный критик берет в нем верх. Это только по географическим меркам он «далеко от Москвы». Все эти месяцы его мысли, чувства устремлены к центру писательской жизни. Он вчитывается в каждую строку «Литературной газеты». Радуется, негодует, спорит. Его память непрерывно оживляет прошедшее: отмечает неудачи, ошибки, рушит групповые перегородки РАПП. Он все более отчетливо, зримо начинает видеть панораму многообразной советской литературы и чувствует, что способен дать объективный анализ былого и настоящего.

Его беспокоит, тревожит, наконец, вызывает бурю возмущения тот факт, что его товарищи — литературные критики, снятые с «постов», «должностей», ушли в тень, отмалчиваются, что порождает атмосферу нелепых слухов, предвзятостей, пристрастных оценок.

Фадеев знает, что «могучий старик» не одобрит его действий, а возможно, даже после этих статей разделит мнение части писателей «о фадеевской властолюбии». Пусть так! — им движет чистый голос общественной, гражданской совести. «Последний из удэге» живет и в конце концов найдет — он уверен в этом — свой путь к читателю.