Фадеев

«Вот мы, голодные, сидим вдвоем,
И холод, брат, до ужаса, и темень…
..И хлеба нет, и тиф, и нечем жить,
А будущее, брат, — оно за нами,
И ничего им с этим не поделать!..
А эти атомы — большая вещь.
Какую мысль постигнул человек!
В каком просторе мы живем, товарищ,
К каким просторам мы еще идем!»
Он вытер покрасневшие глаза
И засмеялся диковатым смехом.

Люди, знавшие Фадеева лично и говорившие с ним, не могли не запомнить его характерного, тонкого, «диковатого» смеха.

Рассказы ученого-полярника Отто Юльевича Шмидта, заехавшего к писателям на дачу, его суждения о строении Вселенной, тайном и невероятном в мироздании увлекли и Фадеева. В одной из глав третьей книги «Последнего из удэге» Алешу Маленького и Лену Костенецкую везет таежной дорогой зажиточный мужик Казанок, приверженец американского образа жизни. Алеша пытается убедить Казанка, что «старому строю» в России «многое недоступно, что доступно нам». А потом разговор перекидывается по тем временам во всевозможные утопии. Фадеевский герой здесь очень похож на комиссара Зыкова из поэмы Луговского, и на самого Фадеева — романтика-поэта в душе.

«— Я говорю, сегодня это — сказки, а завтра это — уж живое дело, — тоненько продолжал Алеша, когда мужик снова вскочил в телегу, — а сказки пойдут новые: например, каким путем на другие планеты добраться. Это ведь тоже штука полезная может быть…

_ Или вот атомную энергию использовать, — продолжал Алеша. — Силища какая! Об этом даже подумать страшно, а ведь используют когда-нибудь. Атомную энергию. А? — выкрикнул он и весело посмотрел на мужика».

Эта глава была опубликована в «Литературной газете» в том же 1932 году с характерным названием «Счастье».

Тоска, раздраженность, тревоги тотчас же покидали Фадеева, как только он углублялся в сюжеты и конфликты своего романа, обретал желанную рабочую форму. Всякие сомнения исчезали, как дым. В такие дни, месяцы требовательность к себе, столь характерная для Фадеева и никогда не остывавшая в нем, становилась показателем жизнестойкости его таланта. Он добивался подлинного мастерства, чувствовал себя молодым, закаленным, возмужавшим. Почти каждая строка не только в романе, но и в письмах, например, насыщаются живописными красками, неожиданными образами и мыслями. Он щедр в оценках — иногда до расточительности.

«Были недавно в башкирском театре, — пишет Фадеев. — В громадном помещении, построенном Аксаковым, ходили очень веселые башкиры и башкирки, чувствовавшие свое несомненное право гулять и смеяться в этом здании. Пьеса — о вредительстве на одном башкирском медеплавильном заводе. Трактовка очень упрощенная и схематичная, но все доведено до такой наивности и примитивности, что приятно и весело смотреть. Автор — в прошлом батрак, а теперь председатель Башкирского ЦИКа — смотрел на свое детище наивными глазами и был, видно, рад, что все это сам придумал, вызвал к жизни весь этот веселый маскарад и грохот. Главную роль — старого крестьянина, открывшего ценные месторождения руды, которые хотят скрыть вредители, а крестьянина сжить со света, — играл глухой старик-башкирин, в прошлом уральский рабочий, 25 лет участвовавший в любительских башкирских спектаклях, теперь заслуженный артист республики. Играл, надо сказать, очень талантливо, — публика, все больше молодежь, яростно хлопала; нет никаких сомнений, что молодежь эта той породы, которая будет сама великолепно добывать и плавить руду, читать прекрасные книги на башкирском языке и писать пьесы гораздо лучше этой.