Фадеев

Как мы уже знаем, у Валерии Анатольевны был неуступчивый характер, да еще и насмешливый, что порой выводило из себя вспыльчивого Фадеева, порождало бурные ссоры. Расстраивало Фадеева и то, что жена не хотела иметь детей, наверное, разделяя расхожее мнение эмансипированных городских женщин тех лет, что дети есть не что иное, как проводники в душный мещанский быт.

Такой семейный союз был в духе 20-х годов: муж и жена более всего ценят свободу друг друга, право каждого поступать по-своему, не отягощать себя обязанностями супружества. Тон такого образа жизни, наверное, задавала Валерия Анатольевна как выразитель комсомольской среды того времени — взвихренной, независимой, прямолинейной. Фадеева это тяготило, в семейной жизни он был «старовером», сторонником привычных устоев.

Они останутся друзьями на всю жизнь. Фадеев не раз будет помогать своей бывшей жене в трудных ситуациях, защищать ее произведения от жесткого субъективизма критиков. Валерия Анатольевна оставит воспоминания о Фадееве, в которых он предстанет сильным, добрым и прекрасным человеком.

А Фадеев в одном из писем поздних лет скажет о своей первой жене честные, хорошие слова:

«Жена моя, Валерия Анатольевна Герасимова, была человеком хорошим, незаурядным, — когда мы сходились, она уже была известна как писательница… Очень многое от ее характера я вложил в Лену Костенецкую («Последний из удэге»), довольно точно описал ее наружность (только к моменту нашего знакомства она уже не носила косу и была на четыре года старше Лены), и кое-что в описании биографии Лены я заимствовал из ее биографии. Она, правда, не потеряла матери в детстве, как Лена, — мать ее умерла совсем недавно, — но, будучи дочерью ссыльного революционера с превратной судьбой, свойственной этой «профессии», она воспитывалась не в своей семье, а у богатых родственников на Урале. Ее путь к революции, если взять его не с фактической стороны, как он дан в романе, а психологически, более или менее сходен с путем Лены…»

В этом письме мы читаем и рассказ о том, какие душевные мучения принес ему этот разрыв, какими извилистыми, запутанными тропами идет человек, которому уже за тридцать, к свету новой любви и как нелегко определить, что это и есть именно твой свет, твоя надежда, порог твоего настоящего дома: