Фаина Раневская. История, рассказанная в антракте

В ремарках к своему сочинению Андреев следующим образом комментировал работу массовки: «Общий, слишком громкий смех, клоуны лают и воют. Папа Брике жестами старается водворить спокойствие. Клоуны играют тихую и наивную песенку, тили-тили, поли-поли. Клоуны плачут, бегают по сцене, изображая смятение». По воспоминаниям современников, к своей немудрящей роли без единого слова Раневская относилась чрезвычайно серьезно, всякий раз перед выходом на сцену она специально готовилась, входя в образ, а после окончания спектакля еще долго не могла прийти в себя, оплакивая печальную участь Консуэллы и клоуна Тота. Спектакль имел успех у публики, но осенью 1916 года сезон в Малаховке закрылся.

Раневская была вынуждена вернуться в Москву.

Впрочем, вскоре она получила предложение поработать в Керчи в антрепризе Елизаветы Андреевны Лавровской, оперной и концертной дивы того времени, на которое Фаина, разумеется, ответила утвердительно.

Раневская Ф.Г. в роли Зинки из «Патетической сонаты» Н. Кулиша в Камерном театре. 1931 г.

Раневская Ф.Г. в неизвестной роли ранних лет. 1930-е гг.

Фотография публикуется с разрешения Государственного центрального театрального музея имени А.А. Бахрушина

Раневская Ф.Г. в роли бабушки. «Деревья умирают стоя». Москва, Драматический театр им. А.С. Пушкина, 1958 г.

Фотография публикуется с разрешения Государственного центрального театрального музея имени А.А. Бахрушина

Восхождение на Митридат

Восхождение на Митридат от стен Романовской женской гимназии всегда было делом не столько обязательным, сколько естественным для всякого посетителя города Керчь Таврической губернии. Отсюда с высоты почти ста метров можно было полюбоваться видом Керченской бухты, а также руинами древнего Пантикапея.

Не преминула отдать дань традиции и Фаина Фельдман, особенно помятуя о том, что на Митридат в 1820 году восходил сам Александр Сергеевич Пушкин.

Как известно, великий русский поэт остался недоволен увиденным. Его воображение рисовало живописные руины в стиле модного в первой трети XIX века французского пейзажиста Гюбера Робера. Однако взору Пушкина предстал унылый пустырь на северовосточном склоне горы, на котором паслись грязные и тощие козы, всем своим видом попиравшие величие места, которому поэт посвятил известные строки:

Воображенью край священный:
С Атридом спорил там Пилад,
Там закололся Митридат...

Итак, воображение слишком часто рисует нам одно, а реальная жизнь преподносит совершенно иное. И тут самое главное, как отнестись к этой порой трагической трансформации, к этой по большей части разочаровывающей нестыковке.

Нечто подобное произошло и с Фанни Фельдман, когда она впервые по приглашению Елизаветы Андреевны Лавровской ступила на Керченскую землю, а вернее, на Керченские подмостки.

Конечно, начинающей актрисе мечталось, что ее наконец ждут серьезные роли - по-чеховски глубокие, сложные, психологические, но ей было уготовано водевильное амплуа так называемой «героини-кокет», игривой обольстительницы, умеющей веселить публику своими танцами, песнями и комическими выходками.

О том времени Фаина Раневская вспоминала: «Первый сезон в Крыму я играю в пьесе Сумбатова прелестницу, соблазняющую юного красавца. Действие происходит в горах Кавказа. Я стою на горе и говорю противно-нежным голосом: “Шаги мои легче пуха, я умею скользить, как змея.”. После этих слов мне удалось свалить декорацию, изображавшую гору, и больно ушибить партнера. В публике смех, партнер, стеная, угрожает оторвать мне голову. Придя домой, я дала себе слово уйти со сцены».

Разумеется, это была сиюминутная слабость (касательно ухода со сцены), но сам по себе эпизод говорит о многом. О том, в первую очередь, что амбиции молодой актрисы были изрядны, а неумение или нежелание театральных импресарио видеть в ней нечто большее, нежели просто комическую героиню, несуразную девицу, отпускающую шутки, порой на грани фола, раздражало и ввергало в тоску. Да и вопрос - «неужели цирковое прошлое так и не отпустит?» настойчиво висел в воздухе, не давая покоя.

Впрочем, продлилось это недолго. Антреприза Лавровской разорилась, и все были уволены без денег, без надежд и без каких бы то ни было видов на будущее.

Видимо, для Фаины на смену времени «фэномэнального» везения пришло другое время, время разочарований.

Впрочем, чего другого было ожидать после восхождения на вызвавший крайнюю досаду у Пушкина Митридат...