Фаина Раневская. История, рассказанная в антракте

Таким образом, истории и судьбы повторились - девочки навсегда покинули родительский дом, чтобы найти ответы на те вопросы, которые задавать в их семьях было запрещено. Однако это ни в коей мере не отменяло их наличия.

Поиск этих самых ответов у Сони и Фаи сложился по-разному, но не встретиться в безумной круговерти начала ХХ века они не могли, хотя бы для того, чтобы, обнявшись, сфотографироваться у безымянного фотографа, оставить изображение себя улыбающихся и не могущих при этом говорить, чтобы рассказать потомкам о том, что же произошло между ними на самом деле, и о каких грехах упомянула София Яковлевна в своем стихотворении.

Следующим героем беседы Раневской и Цветаевой на феодосийской набережной стал, разумеется, Максимилиан Александрович Волошин, которому поэтесса, по ее словам, была обязана «первым самосознанием себя как поэта».

Из воспоминаний Марины Ивановны: «Впервые Макс Волошин предстал передо мной в дверях зала нашего московского дома в Трёхпрудном. Звонок. Открываю. На пороге цилиндр. Из-под цилиндра безмерное лицо в оправе вьющейся недлинной бороды. Вкрадчивый голос: «Можно мне видеть Марину Цветаеву?» - «Я». -«А я - Макс Волошин. К Вам можно?».

Конечно можно!

И это уже потом Максимилиан безнадежно влюбится в Марину и посвятит ей стихотворение «К Вам душа так радостно влекома».

В Феодосии Фаину Волошину представила Цветаева. И Макс тут же предложил своей новой знакомой почитать стихи Эмиля Верхарна на поэтическом вечере, посвященном его памяти.

На французском языке, разумеется.

Вот и пригодилось знание языка, который в свое время в безнадежной тоске Фанни Фельдман зубрила в Таганроге.

Не гримасы ли судьбы все это?

Вполне возможно, что и они!

Марина Цветаева с дочерью Ариадной. Прага, ок. 1924 г.

Максимилиан Александрович, сам прекрасно владея французским языком, высоко оценил дикцию Раневской, ее произношение -prononciation, да и актерская профессия давала о себе знать. Ему было важно, чтобы все услышали не только его переводы Верхарна («Мои переводы отнюдь не документ: это мой Верхарн, переведенный на мой язык. Я давал только того Верхарна, которого люблю... Приняв произведения в свою душу, снова родить его: иным творческий перевод не может быть»), но и прочувствовали звучание текста на языке автора.

Например, знаменитое стихотворение «Свиньи» - «Les porcs»:

Стада больших свиней - и самки, и самцы —
Угрюмым хрюканьем переполняли поле;
Толпились на дворе и бегали по воле,
Тряся молочные, отвислые сосцы.

И близ помойных ям, лучами озаренных,

В навозной жижице барахтались, толпясь;
Мочились, хвост завив, уставив ноги в грязь,
И лоснился узор щетин их очервлённых!

Но подходил ноябрь. Их убивали. Ах,

Какой был славный жир в их грузных животах!
Из их больших задов само сочилось сало.

И шкуру их скребли, потом палили их,

И пламя тех костров, посмертных, гробовых,
Всему селению веселье возвещало.

Накануне 1917 года это сочинение Эмиля Верхарна виделось пророческим. По-французски оно звучало куда более жестко и ритмично, чем по-русски. Заложив руки за спину, Раневская лишь своей нарочитой, даже вычурной артикуляцией подчеркивала отношение к содержанию текста. Она держалась строго и надменно, совершенно инстинктивно копируя манеру чтения своих стихов Владимиром Маяковским.

Волошин был потрясен.

Зрители приветствовали актрису бурными рукоплесканиями.

Однако никаких новых предложений по работе в Феодосии в конце 1916 года Раневской не поступило, и в поисках заработка она была вынуждена перебраться сначала в Кисловодск, а затем в Ростов-на-Дону.

Получалось так, что все теперь следовало начинать заново - ходить по театрам и антрепризам, опять записаться на актерскую биржу и предлагать себя снова и снова.

В начале 1918 года известная актриса и театральный педагог Павла Леонтьевна Вульф привезла в Ростов-на-Дону постановку «Дворянского гнезда», которую еще в 1911 году в Таганроге видела юная в ту пору Фанни Фельдман.

После просмотра спектакля домой Фаина вернулась в совершенно невменяемом состоянии, потому что вновь увидела тот настоящий, истинный театр, о котором мечтала, которым грезила и без которого не могла жить.

Проведя в сомнениях бессонную ночь, на следующий день она отправилась в гости к Вульф, разумеется, безо всякого приглашения.

Павла Леонтьевна Вульф